Полонянин

Долго добирались. Утомительно. Слава Даждьбогу, что весна в этом году ранняя была. Накинулся Хорс-Солнышко на Мороза и враз его одолел. Вчера еще холодно было, так что зуб на зуб не попадал, а сегодня уже ручьи зазвенели.

И первый весенний дождь нас в земле вятичей застал. Раскисла земля, влагой напиталась. Я-то конный, а Баяну пехом невмоготу идти стало. Пудом на ногах его грязь повисла. Не сволочить. И встали мы – ни назад, ни вперед.

На радость нашу, деревенька поблизости оказалась.

Доплелись мы кое-как до околицы. Видим, мужик топориком машет. Ворота на тыне подправляет.

– Здраве буде, – крикнул я ему.

– И вам здоровья, – ответил мужик.

– Это что за весь? – спросил у него Баян.

– Девять Дубов, – отвечает крестьянин, а сам знай топориком тюкает.

– Живем, Добрый! – повеселел подгудошник. – Про это место я слыхивал, – и снова к работнику: – А не здесь ли хоробр знатный дядька Соловей проживает?

– Здесь, – кивнул мужик. – А ты ему и вправду племянником?

– Не, – улыбнулся Баян. – Я ему братан, – а потом добавил: – Старшой.

– Ой, насмешил, – подмигнул мужик пареньку. – Соловей же тебе в отцы годится…

– Это просто меня ведьма одна заколдовала, – не моргнув глазом, соврал подгудошник. – Вот с тех пор я назад расту. Еще чуть-чуть, и начну титьку сосать.

– Да ну?! – оторвался от своего дела огнищанин.

– Вот тебе и «да ну», – скривился Баян, точно заплакать собрался. – И некому меня пожалеть. И некому меня расколдовать, и скоро не в светлый Ирий, а обратно к мамке в пузо полезу…

– И что? – растерялся мужик.

Смотрю я на них и никак понять не могу: то ли огнищанин не хуже подгудошника придуряется, то ли сказкам Баяновым поверил?

– А то, – Баян и вправду слезу пустил. – Может меня расколдовать только муж праведный, с топором в руке. Только если меня в голую задницу поцелу-у-ует… Ты-то вон, небось, откажешься? – И вдруг рассмеялся громко.

– Ах, чтоб тебя… – изругался мужик.

Но ничего как будто. Не обиделся вроде. Даже вместе с нами погоготал. А потом говорит:

– Проходите в деревню. Во-о-он, видите, кумир Белеса Мудрого посередке стоит? – махнул он топорищем, путь нам указывая. – От него третий дом Соловьев. Он эту зиму с нами прожил. Потому, видать, и напастей в деревне не было. – И опять за работу принялся.

Поблагодарили мы огнищанина. Я перед воротами спешился. В поводу Буланого в деревню ввел, и пошли мы дом хоробра искать.

Дошли до кумира. Скотьему Богу до земли поклонились за то, что принял нас в вотчине своей. А Баян из сумы бубен свой достал. Трижды ударил в него, а потом бубенчик от него оторвал да к подножью кумира положил.

– Прими Давший Мудрость подарочек за то, что в земле своей приветил.

Дом Соловья мы сразу нашли. Крепким тыном огорожен, так что за ним при нужде все жители деревенские отсидеться могут. Не двор, а крепь. В ворота тесовые постучали.

– Кто там в гости ко мне пожаловал? – услышал я знакомый голос.

– Это мы, дядька Соловей, – крикнул подгудошник.

Распахнулись ворота. Вышел хоробр нам навстречу. В рубахе беленой, в кушаке красном, обыжка на могучие плечи накинута. Подивился я: даже без кольчуги и доспехов здоров был витязь.

– Баянка! Добрый! – узнал нас хоробр. – Как же Доля вас в Девять Дубов завела?!

Сграбастал нас Соловей в объятья сразу обоих. Стиснул так, что у Баяна косточки хрустнули.

– Полегче, – я ему. – Придавишь гостей ненароком.

– Проходите, гости дорогие, – ослабил он хватку. – Баня как раз поспела. Я уже попарился, теперь ваш черед с дорожки прогреться. А потом мы бражки откушаем да под моченый груздь. У меня еще с прошлого года кадочка с грибочками припасена…

У Соловья в гостях сытно и пьяно нам было. И бражки с груздями откушали, и мясца с хлебушком. С радостью витязь нас приютил. Рассказали мы ему про встречу с находниками. Про полонян поведали. На мою сторону в нашем споре витязь встал. Погорился, что его вместе с нами в том зимнем лесу не было.

– Да только и я бы супротив силищи булгарской не сдюжил, – сказал Соловей подгудошнику.

На том Баян и успокоился.

Без малого две седмицы у Соловья мы прогостили. Слякоть с распутицей у хоробра пересидели. А как только подсохло немного, да реки в берега вернулись, так и дальше отправились…

А дорога была неблизкая. Я на Буланом ехал, а Баян рядом пехом пер. Про булгар с полонянами давешних не вспоминали мы боле. Ссору затевать промеж себя не хотели. Пусть в малом каждый при своем остался, зато в большом меж нами разногласия не было.

Как-то на привале я у него плясовому бою учиться вздумал. И не стыдно мне было подгудошника наставником называть. А чего стыдиться, коли малой больше старшого в чем-то понимает?

– Покажи, – говорю, – ежели не устал.

– А с чего уставать-то? – улыбнулся он.

Бубен свой из сумы достал, кудрями тряхнул, бубенцами звякнул и пошел чесать пальцы о натянутую кожу. Бубен в его руках то ухает тяжко, то трелью птичьей разливается – даже не хочешь, а ноги сами притопывать начинают.

– Повторяй за мной! – сказал и начал отплясывать. Лихо у него получалось. Легко.