Половинки нас

А потом по дороге ко мне домой Мирон уговорил принять помощь его юриста. Я написала заявление под диктовку того самого Григория по громкой связи и передала оригиналы документов.

Гадкий кофе он пить не стал, на ночь не остался, даже поцелуй на прощание был почти целомудренным.

После ночи размышлений я не смогла выйти на работу, мне катастрофически нужно было восстановить жизненный ресурс. Иначе я могла вспыхнуть из-за мелочи, разреветься в любую минуту – контролировать это стало невозможно.

Катерина Баянцева выписала мне лёгкие антидепрессанты, наш невролог Бельмондо – ноотропные препаратыcontentnotes0.html#note_20, а муж Свиридовой – врач из областной кардиологии оформил больничный. Ну а Шелестова одолжила ключи от бабушкиного дома на хуторе Хапры в паре десятков километров от Ростова. И я растворилась в сельской нирване в поисках внутреннего баланса…

Глава 42

Вопросы с квартирой были улажены уже в конце недели. Уж не знаю, какими связями воспользовался Мирон, но всё было решено на самом высшем уровне, и даже на электронную почту прислано извинительное письмо из канцелярии суда, где признавалось, что совершена ошибка и все виновные понесут наказание. Я не стала требовать возмещения морального ущерба, хотя Григорий советовал подать иск: его вполне компенсировал тот факт, что прокуратура перетрясла всё судейство и местный Росреестр, а после окончания расследования кто-то из Бурмистровых обязательно поплатится.

Илона уже вернулась к учёбе, несколько приступов астмы ещё случалось, но не критичных, и всё с большим промежутком времени. Сыпь на коже медленно сходила, и, слава богу, это волновало дочь больше, чем нерадивые родственники. Но она продолжала посещать психотерапевта, а тот вкратце делился со мной действительными успехами.

По возвращении в конце второй недели меня ждали забавные новости: Ностров неожиданно уволился из «АвиценнаПлюс». Никто не выяснял, почему, куда – будто его и раньше не существовало. Страдала только Казанцева, которая так и не успела запасть тому в душу, и теперь выискивала новую жертву. Свиридова и Куль подшучивали, что только так Никита и мог скрыться от Лилии.

Но лучшей и неожиданной новостью стало, что Гонорова ушла главврачом в платную стоматологическую клинику. Даже странно, что она оставила такое хлебное место, где можно отлично зарабатывать, будучи лишь подчинённой, а не прямым ответственным лицом. Глаза всех, кто упоминал об этом, светились удовольствием: наконец-то, свобода!

Место зама по коммерции было вакантно. Астафьев, как я и предположила, захотел посадить меня в это кресло, и предложение действительно было уместным в моём положении: деньги приличные и на отступных можно быстро покрыть долги. Но я не собиралась становиться второй ЕБ: слишком уж была брезглива, чтобы работать на грязной кухне коммерческой медицины. К тому же мне приятнее своё дело, по которому соскучилась за десять дней отсутствия, а вернее сказать, плотной работы над собой со всевозможными техниками аутотренинга, телесной терапии, йогой на природе и онлайн-консультациями с психотерапевтом. Ещё пара личных встреч с Катериной, и всё встанет на свои места.

* * *

Ресурсы медленно восполнялись. Реветь уже не хотелось. Люди не раздражали. Реальность не изменилась, но словно на неё накинули непробиваемое полотно, и все раздражители гасились ещё до того, как я вспоминала о них. Теперь была я, мои психотерапевтические тараканы в новых белоснежных кедах (которые грех было не купить на базарчике в Хапрах за пятьсот рублей) и странная рыжебородая перспектива…

Мирон, как и обещался, не беспокоил меня всё это время, не звонил, не писал, только настойчиво попросил адрес моего местонахождения, и, вероятно, ждал.

Доведя анализ происшедшего со мной до совершенства, пришла к выводу, что именно потому, что пошла сложным путём, уводя себя с прямого, неприятности посыпались градом… Столько сопротивления при очевидной возможности просто и достойно поступить с понравившимся мужчиной, ничего не обещая и не ожидая взамен, в пух и прах разбило границы моей цельности. Видно, не так крепки они были…

Я укрепляла крепостные стены надуманными страшилками, чтобы обезопасить своё глупое сердце от боли, а голову – от изнурительных упрёков, обид, критики и бесконечных предположений… Однако, прожив столько лет одна сама себе на уме, привыкнув к свободному полёту, никому не угождать и получать только то, что выберу сама, я боялась, безумно боялась разрушить всё, что у меня есть… Только ведь за всем этим рвом страха на самом деле у меня ничего и не было. Пустота, которая высасывала эмоции и не давала удивляться самым простым вещам. А страх – опустить ворота и выйти навстречу себе затмевал разум и заранее отбирал то прекрасное, что могла иметь… То, от чего и спокойной не стала бы, но так соблазняло шансом на длительную эйфорию…