Половинки нас

Боль вспыхнула в груди и осела тёплым пеплом в животе. Я благодарно моргнула и быстро села в машину.

* * *

Домой я ехала в прострации. Было ощущение, что снова земля уходит из-под ног. Но обнадёживало одно – я прекрасно знала, что это состояние временное, – кольцо Соломона снова работалоcontentnotes0.html#note_19.

В клинике всё было, как обычно, никто не умер из-за моего опоздания. Чуть сместился график, и только. Я попросила регистратора предупредить всех следующих клиентов. Лишь Гонорова заскрипела зубами, когда главврач, встретив в коридоре, участливо пожал мой локоть.

Весь день прошёл как на иголках. Я старалась абстрагироваться от личной ситуации и с головой ушла в работу с клиентами. Даже отменила перерывы и обед: любая свободная минутка вновь погружала в тревогу и неуёмные мысли о будущем. Порадовала только Илона, которая, зная, как я за неё волнуюсь, подробно рассказала о своём состоянии и умоляла не переживать. Я заверила дочь, что и у меня всё решено, а то, что наворотили Бурмистровы, – просто истеричный глюк от зависти, что у нас с ней всё замечательно и мы не нуждаемся в них. Илона всё же предпочла сменить фамилию на мою. Я не возражала.

Однако от Мирона не было никаких новостей. А позвонить ему – не могла себя заставить: вдруг дурные новости, вдруг он откажется помогать?! Конечно, это были страхи, подпитываемые лишь тревогой и нетерпеливым желанием разрешить ситуацию, как можно скорее. Но даже если он помогал, то, вероятно, пока не было никакой конкретики.

И только когда закончила последний приём и упала на диван, чтобы собрать хоть немного энергии перед выходом домой, раздался звонок Заварского. Он ждал меня во дворе. Я побежала со всех ног, забыв сдать карты клиентов, и остановилась только у выхода, включив голову.

Мирон сам был за рулём. Его внешний вид, как всегда, внутренне собирал меня: белая рубашка, строгие брюки, начищенные туфли, неизменно аккуратно подбрит и причёсан… Но, сделав несколько шагов к нему, я споткнулась, ощутив, что рассыпаюсь, как игрушка из «Лего». Он поймал меня буквально за секунду до падения. С неловкостью поморщив нос, я обвинила новые туфли, а сев в машину, немедля спросила:

– Скажи мне, что их размазали по асфальту?!

– Какая ты кровожадная,– мягко улыбнулся Мирон, и уже от этой улыбки что-то тёплое накрыло невидимой вуалью тревогу последних часов.– Но у тебя будет возможность утолить жажду мести… Чтобы не быть голословным, записал ответ своего человека, который провёл небольшое расследование…

И Мирон включил запись разговора в телефоне.

Оказалось, что в старой базе Росреестра, которая после пожара в серверной сейчас хранилась в архиве в бумажном виде, права собственности на мою квартиру были зарегистрированы на Вячеслава Бурмистрова, и только. Никакой дарственной не было. Сохранились и записи в книге учёта о предъявлении нотариально заверенного соглашения о передаче суммы за вторую половину, на основании чего мне и были переданы права на квартиру. А в нынешней, восстановленной базе эта история не сохранилась, однако в специально оставленные окошки задним числом была внесена та самая запись о дарственной, из-за которой моё право суд признал недействительным. Очевидно, что у Бурмистровых нашёлся выход на того, кто и внёс эти данные, и с судьёй тоже кто-то договорился. В итоге постановление – удручающая некомпетентность сотрудников бюрократической цепочки судебной системы. А вот Бурмистровы по своей же безалаберности всерьёз себя подставили.

– Мой человек отправил всю информацию знакомому прокурору. Тот рассмотрит все факты и откроет дело, только от тебя нужно официальное заявление,– завершил Мирон.

Пока слушала всё это, на душе становилось легче, с меня словно стекали все грехи мира, освобождая и тело. А когда больной вопрос практически оказался решённым, за исключением нескольких формальностей, и в салоне повисла тишина, я почувствовала себя опустошённой. Несколько минут мы оба просто смотрели сквозь лобовое стекло и молчали. А потом Мирон повернулся и тихо спросил:

– Что будем делать теперь?

И перевод его словам не требовался: по его взгляду поняла, что он говорил о нас. Стало безумно грустно. Мне бы порадоваться помощи и заботе, но на борьбу с системой и с собой я потратила столько сил, что сейчас подумать вообще о каких-либо изменениях в жизни было немыслимо: я истощила все свои ресурсы.

Отрешённо уронив голову на спинку, едва слышно спросила:

– Ты же не думаешь, что теперь я буду с тобой из благодарности? Наверняка не этого хочет мужчина и тем более женщина.

– Нет. Но ты ведь будешь не поэтому?– ответил он с тщательно скрываемым беспокойством. Но оно отразилось в мимолётном движении бровей и дёрнувшемся кадыке.

Мне не хотелось обижать Мирона, но и лукавить тоже.

– Я бы хотела быть благодарной настолько, насколько ты посчитал бы, что я больше ничего тебе не должна. Но боюсь, что секс не даст тебе этого ощущения.

– Не даст,– честно согласился он.– Но я хочу не только секса, а тебя… со всем твоим зоопарком…