Польша и Россия в первой трети XIX века

В конституции 1815 г. принципиальным противоречием в определении полномочий короля было, с одной стороны, признание его статуса абсолютного монарха, «даровавшего» конституцию, а с другой – установление неких пределов (хотя весьма условных и никоим образом не ограничивавших королевской власти) монарших прерогатив и полномочий. Оно возникло вовсе не из-за редакционных погрешностей в формулировке тех или иных статей конституции и отнюдь не было сугубо польским явлением, так как проявлялось повсеместно, всюду где, согласно правовым воззрениям эпохи Просвещения, провозглашался принцип верховенства закона. Со всей очевидностью это противоречие нашло выражение и в России в связи с конституционными проектами в период царствования Александра I, например, в проекте М. М. Сперанского. Причина такой антиномии состояла в несовместимости абсолютизма (хотя бы и просвещенного) с конституционными формами государственного управления. Это вполне определенно отразилось в государственном устройстве Королевства Польского 1815-1830 гг. и в его конституции. Включение в ее третий раздел части «О короле» формально делало польского государя конституционным монархом. Однако конституция провозглашала, что за свои действия король не несет конституционной ответственности. Внешне эта форма была заимствована из Конституции 3 мая 1791 г., но принципиально отличалась от нее по существу. По конституции 1791 г. свободный от ответственности король не обладал никакими реальными полномочиями. Тогда вся власть в шляхетской республике была сосредоточена в сейме – в им назначенном и перед ним ответственном правительстве. Единственной функцией короля в то время оставались «добрые дела», а следовательно, не могло быть и ответственности монарха. Напротив, в государственном устройстве Королевства Польского по конституции 1815 г. положение было принципиально иным. От ответственности освобождался монарх, обладавший практически неограниченной властью. Чтобы хотя бы по видимости разрешить это противоречие, в конституции была установлена норма, согласно которой все указы и повеления государя подлежали контрассигнации одного из министров, на которого и возлагалась ответственность за принятое решение. Законодатель исходил из того, что министр может отказаться подписать неправомерное распоряжение короля и будет обязан дать отчет сейму за принятое постановление. Своеобразной гарантией могло бы послужить и то, что в этом случае королевские повеления будут даны в Варшаве, где работают министры и где распоряжения монарха могут быть соответственно контрассигнованы.

Практика министерских контрассигнаций имела достаточно широкое распространение в Европе. С XVIII в. она применялась и в России, однако здесь силу закона обретали все без исключения императорские повеления, а дополнительное наличие подписи министра влияло только на определение формы акта верховной власти. В Королевстве Польском принцип контрассигнации соблюдался более строго, хотя он практически не являлся препятствием для монаршего произвола, поскольку не составляло труда сыскать министра, готового не глядя подписать любое королевское распоряжение, после чего оно приобретало силу закона. При этом контрассигновать указ короля мог любой министр, независимо от ведомства, по которому указ был издан. Мало того, указ обретал законную силу даже после отказа одного министра подписать его, если он все же был подписан другим. Довольно быстро был найден способ оформлять королевские указы в Петербурге или в другом месте, где бы ни находились царь и его двор. В частности, с этой целью была учреждена должность министра-государственного секретаря, представлявшего правительство Королевства Польского при особе императора-короля.

Отдельная часть третьего раздела конституции посвящалась наместнику. Назначенный по указу государя, он присягал на верность конституции и получал право издавать декреты верховной власти. Будучи по должности председателем органа исполнительной власти – Административного совета, он принимал постановления от его имени, голоса прочих членов совета по отношению к решению наместника имели совещательный характер. К конституционным полномочиям наместника относилось представление королю двух кандидатов для посвящения в сан архиепископа и епископов, а также для назначения сенаторов, министров и других должностных лиц. Кроме этого, по усмотрению государя, в ведение наместника могли быть переданы королевские функции.