Польша и Россия в первой трети XIX века

О зависти, которую в России пробуждала польская политика Александра I, писали и польские мемуаристы. Разногласия императора со своим окружением по поводу условий создания Королевства Польского не были для них секретом. Уверенность поляков в том, что Александр I одинок в своих польских симпатиях, не могла положительно сказываться на русско-польских отношениях. Так, Ю. У. Немцевич был убежден в «зависти и ненависти», с которой «москали» воспринимают все то, что происходит в Польше. Комментируя поведение Александра I, он порой преувеличивал опасность, исходящую от окружения императора, полагая, что тот в отношении поляков вынужден вести себя так, чтобы «не восстановить против себя москалей» ¹⁹. О препятствиях, которые конституционный король Польши испытывал со стороны русского народа, писал К. Козьмян. По его мнению, польскому Патриотическому обществу не следовало объединяться с декабристами, «не желавшими существования Польши» ²⁰

. «Неудовольствие, которое зародилось в России ввиду пристрастия Александра I к полякам», отмечала и А.Потоцкая²¹.

Событием, оказавшимся наиболее важным для русской общественности, стала варшавская речь Александра I в марте 1818 г. при открытии первого польского сейма[25]

. В ней император связал судьбу России с развитием политической жизни и парламентских институтов в Королевстве Польском. В речи 15 марта 1818 г. было два момента, которые не могли оставить равнодушным русское общество. С одной стороны, Александр I намекал на возможное присоединение к Королевству Польскому западных губерний России, с другой – открыто декларировал намерение ввести в России конституцию, подчеркивая, что от хода польского «эксперимента» зависит будущность всей империи. Поляки, таким образом, по его замыслу, должны были показать пример русским подданным императора. Речь императора при открытии сейма 1818 г. стала одним из кульминационных моментов его царствования: она имела в России огромный резонанс, возбудив надежды на введение конституции ²². Однако значение этой речи состояло и в том, что она всерьез привлекла внимание мыслящей части русского общества к польской политике Александра I и особенностям государственного устройства Королевства Польского.

После варшавской речи Александра I патриотические, а подчас прямо националистические настроения еще более усилились. «Варшавская речь больно отозвалась в сердцах русских патриотов. Новое поколение. Патриотическая скорбь, – характеризовал это время Н. К. Шильдер. – Отцы (т. е. вольнодумцы XVIII в.) были русские, которым страстно хотелось стать французами, а сыновья были по воспитанию французы, которым страстно хотелось стать русскими»²³

.

Конституционное устройство Королевства Польского и либеральные декларации Александра I, обращенные к полякам, возбудили в просвещенном русском обществе зависть и особое раздражение, так как в действиях царя, подразумевавших, что Россия менее, чем Польша, готова к введению конституции, россияне усмотрели ущемление национального достоинства. Генерал А. П. Ермолов писал в апреле 1818 г. А. А. Закревскому: «Я думаю, судьба не доведет нас до унижения иметь поляков за образец и все останется при одних обещаниях всеобъемлющей перемены»²⁴. Ф. В. Растопчин свидетельствовал: «Из Петербурга пишут конфиденциально, что речь императора в Варшаве, предпочтение, оказанное им полякам, и дерзость тех вскружили головы; молодые люди просят его о конституции»²⁵

. Об антипольских настроениях, царивших тогда, вспоминал впоследствии декабрист Н. И. Тургенев. Даже князь П. А. Вяземский, который в 1818 г. только начинал свою службу в Варшаве и еще не успел сблизиться с польским обществом, с досадой писал: «Зачем говорить полякам о русских надеждах? Дети ли мы, с которыми о деле говорить нельзя…»²⁶

Генерал-фельдмаршал И. Ф. Паскевич вспоминал о пребывании в Польше в 1818 г.: «В Варшаве русских как будто вовсе не было; мы все чересчур стушевывались […] везде первенствовали поляки: они, будто они одни представляли собою тип всех способностей, у которых русские должны, будто бы, всему учиться. Такое положение не было естественно и не могло долго продолжаться. Поляки возмечтали о себе более, чем благоразумие сего дозволяло, и высокомерие свое постоянно выбалтывали, а русские молчаливо, но глубоко затаили оскорбление национальному своему чувству» ²⁷. Беседуя между собой, русские военачальники М. А. Милорадович и А. И. Остерман предрекали И. Ф. Паскевичу, что ему придется через десять лет брать Варшаву штурмом²⁸ (что в действительности и произошло в 1831 г.). Этот эпизод свидетельствует не только о дальновидности участников Отечественной войны 1812 г., но подтверждает существовавшее расхождение между формальным статусом Королевства Польского и его восприятием русскими как «завоеванного края».