Польские трупы

А потом рассказывал настоятель. И о том, кем был убийца, и об отце Адаме, отце Порембе, и они вместе собрали целиком этот паззл, и картинка, предложенная им жизнью, не была по-весеннему радужной. А была старой и грязной. Попахивала сточной канавой. Тем не менее все указывало на то, что никакой секты нет. Татуировка у отца Адама была всегда, и он никогда не объяснял ее происхождения. И сходство со старым крестом во внутренней галерее конвента скорее символически свидетельствовало о его «обручении с монастырем». Настоятель ничуть не удивлялся молодежи, которая тянулась к Адаму. Времена-то какие. Когда всё вокруг продажно, молодые ищут опоры. Но чтобы это переродилось в какое-то экстремистское движение? Абсурд. Иосиф, ты же был доминиканцем, как ты себе это представляешь? Э, всего лишь навсего свойственное молодости метание между бунтом и поисками лидера и гуру. Непоколебимого и харизматического. О причастности отца Адама к смерти Порембы, разумеется, и речи не шло. Именно Адам больше других уговаривал отца Болеслава выставить свою кандидатуру на должность настоятеля. Он простил ему слабость к спиртному, от чего, впрочем, тот вылечился. Он простил ему фантазии о либеральной и открытой Церкви. Они часто дискутировали в перерывах между занятиями, а молодежь слушала их с раскрытыми ртами, видя собственными глазами, как две церковные доктрины могут уживаться под одной крышей без обоюдного ущерба и ненависти.

После того, что Дыдух услышал о Порембе от отца каких-нибудь несколько часов назад, он без труда поверил этим словам. И ему полегчало. Сразу все упростилось.

Позже настоятель подробнее рассказал об убийце. Это был церковный сторож из прихода в Ч., хорошо известный доминиканцам чудак. Монахи часто ездили туда на духовные упражнения. Особенно отец Поремба и Адам. Еще в ту пору, когда приходским священником там был ксендз Матеуш, ныне личный капеллан митрополита. Ты знаешь ксендза Матеуша, Иосиф?

* * *

Солнце уже неспешно прохаживалось по тихой деревне, заглядывая в тенистые сады.

Костел они заметили издалека, и Дыдух свернул к нему; «субару» подпрыгивала на проселочной дороге.

— Думаю, сторож будет в костеле, — тихо сказал настоятель. — Вы знаете, как себя вести.

Ни один из братьев не ответил. Они подъехали к костелу сзади. Монахи вышли и запросто перемахнули через невысокую ограду. Побежали по траве к мощеной дорожке с тыльной стороны костела. Дыдух свернул и поехал вдоль ограды к деревянным воротам. Ворота были открыты, а прямо от них дорожка вела к дверям храма. И эти двери тоже были распахнуты. Дыдух и настоятель медленно приблизились к ним, однако внутрь, где было темно, не вошли. Человек, которого они искали, ждал их в дверях. Глаза его выкатились из глубоких глазных впадин, а потемневший язык высунулся до подбородка, как у школяра. Ветра не было, поэтому он не покачивался. Висел спокойно.

Настоятель опустился на колени. А за ним и два монаха, которые примчались сюда с обеих сторон костела на его негромкий зов.

Дыдух похромал к двери. Теперь ты гадаешь Люциферу, Марцьян? На шее удавленника он заметил красное пятно от удаленной псевдотатуировки. Он подошел к одной из дверных створок с вырезанными изображениями ужасных дьявольских рож и сцен адских мук. Листок бумаги был пришпилен к ней ножом. Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Пусть преисподняя поглотит грешных священников и монахов. Вот что я, Гжегож, прозванный Сиротой, или Гжесем-дурачком, органист и церковный сторож:, хочу сказать вам о том, как я стал орудием гнева Господнего…

Дыдух читал. Почувствовал, что за ним кто-то стоит. Настоятель тоже водил взглядом по строчкам текста. Наконец он, тяжело ступая, обойдя тело на порядочном расстоянии, исчез в сумраке храма. Там преклонил колена перед алтарем. В светлых лучах солнца, среди бесконечного множества пылинок, Дыдух видел, как его спина содрогалась от конвульсивных рыданий.

* * *

Было девять часов вечера, когда детектив позвонил в полицию. Попросил настоятеля остаться и дождаться полицейских.

— У меня встреча с клиентом, который, полагаю, обрадуется, что дело закончено. Если я не появлюсь, может подняться дым коромыслом, поскольку я говорил, что проведу ночь в монастыре.

Настоятель покивал и вновь исчез внутри храма, чтобы тихо помолиться вместе с послушниками.