Мировой судья Гилярий Подневский устало смотрел на бестолково дающего показания свидетеля, счетовода лесничества Смоляры Государственной инспекции по надзору за лесами. Когда же он наконец закончит это свое «не припомню, даже если бы захотел, не мог бы предположить…». Свидетель Мента не подтвердил показаний представителя Управления общественной безопасности в Мендзыходе. Он не помнил, чтобы говорил тому о жалобах мужиков, выигравших аукцион на остатки древесины, которые ничего не получили, хотя и заплатили все, что с них причиталось. Разумеется, он беседовал с господином Гощинским — рассказывал он допрашивавшему его государственному обвинителю, — но скорее мимоходом и так, в общем, ну, что тяжко после войны, что и в лесах нелегко: «диверсантов боимся, пан Теодор». Нет-нет, это как раз правда, что они не получили своей древесины, но я не говорил об этом с… Обвиняемый сидел неподвижно, внимательно разглядывая дающего показания чиновника. Облик его не выдавал никаких эмоций. Обеими руками он опирался на трость с характерной серебряной рукоятью в виде лошадиной головы, слегка покачивая ею взад-вперед. Судья стряхнул с нарукавника невидимую пылинку: ничего у него не выйдет, возможно, он даже прав, однако ничего не докажет, так что надо будет подумать о размере штрафа. Оскорбление государственного служащего, нанесенное следователем, в наши все еще смутные времена — штука серьезная, я должен быть суров. Этот возмутительно спокойный человек, определенно, проиграет дело.
Тишина вырвала Теодора Гощинского из глубокой задумчивости. Тридцать шесть тысяч марок штрафа — это немало. Однако все же лучше, чем шесть дней ареста. Судья, наверное, догадался, что я прав. Он внимательно осмотрелся: боже мой, где я, пора выходить, а то попаду на боковую ветку… Вскочил с лавки, схватил саквояж, защелкнул металлический замок, энергично потянулся за лежащим на полке котелком и быстро, решительно зашагал по длинной, обсаженной каштанами улице. В ночной тишине было слышно только жужжание сотен майских жуков в ветвях деревьев. Вот напасть, бедные деревья, подумал он, я должен написать в Управление, что окончательно ухожу с работы, одно дело — служить на границе во время восстания, и совсем другое — копаться в человеческих злоупотреблениях и подлостях.
— Довольно! — сказал он неожиданно громко и поспешно огляделся вокруг, испугавшись, что в ночной темноте кто-нибудь мог его услышать. — Надо наконец заняться своими делами. У меня новый дом, а я пока ничего в нем не сделал.
А кроме того, пора подумать о женитьбе, добавил он, на сей раз точно про себя. Стук его трости еще долго раздавался на опустевшей Вокзальной улице.
Он посмотрел в сворачивающую направо аллею. Это, вероятно, там, надо идти в ту сторону. Если это где-то за могилой тайного надворного советника Рутковского, то наверняка туда. Четвертый слева участок, вторая параллельная аллея, да, кажется, здесь, хотя нет, не может быть, это какая-то заброшенная, заросшая бурьяном могила, перевернутый вазон со старыми увядшими гладиолусами, которые когда-то были белыми, покрытая мхом надгробная плита… Теодор разгреб сухие листья. Лежат тут с прошлой осени, подумал он. Да, и все же это та могила. Ну, если вы, сударыня, так заботитесь о месте упокоения вашего первого супруга, мысленно обратился он к ней, замерев при виде представившегося его глазам зрелища, то нам не по пути. И, глядя на стелющийся среди сорняков вьюн, подумал об уже подаренном кольце и длинных шелковых перчатках. А потом лежать вот так, всеми забытым?
— Нет, ничего не выйдет, — добавил он уже громко и отчетливо, поднимаясь и стряхивая песок с коленей. — Ищи себе другого глупца, моя дорогая…
— Пан Теодор! Пан Теодор! Вставайте, убили дурачка Казика из Залесья!
Неужели послеобеденный сон придуман только затем, чтобы его всегда кто-то прерывал? Он неохотно снял черную бархатную повязку с глаз и посмотрел перед собой.
Разгоряченный, с побагровевшим лицом, советник Шумский нервно размахивал руками.
— Пан Мачей, я понял, что-то произошло, пожалуйста, расскажите обо всем спокойно и по порядку.
— Спокойно, как же, — пробурчал тот в ответ. — В лесу, у Чертова моста бандиты украли деньги, предназначенные на выплату жалованья работникам из Залесья! Убили беднягу Казика, который поехал с практикантом Мичинским в Заварче, а самого практиканта тяжело ранили!
— Откуда вам это известно, пан советник? — спросил Гощинский, запахивая халат и вставая с дивана.
— От коменданта Куны. Они почти все поехали в лес вести расследование, а сам практикант уже в больнице, в Бирнба… ой, простите, пан Теодор, в Мендзыходе, конечно.