Польские трупы

— Ты знаешь, какие ходят слухи. — Капитан сделал глоток из фляги и передал ее товарищу. — Человек, которого мы видели, это спецсоветник из нашего генштаба. Он запланировал всю операцию.

— Тогда откуда он знал… Погоди, когда мы начали тренироваться? Пятнадцатого августа? Значит, он за восемь дней до тайных переговоров в Кремле знал, когда вернется министр?!

Издалека снова донеслись разрывы снарядов. Зенитная артиллерия упорно нащупывала самолет. Затрещал будильник. Поручик перекрестился и дернул рычаг бомболюка. Потекли бесконечные секунды.

— Время прошло. — Командир потряс часами. — Теперь уже не рванет.

— Дрянь дело. Почему?

— Не знаю. — Он ударил кулаком по спинке кресла.

Неожиданно самолет тряхнуло. Потом еще и еще. После очередной встряски в воздухе закружились куски обшивки.

— Мы сбиты!

— Тихо! — велел командир. — Это…

Очередная серия разрывов заглушила его слова. Поврежденный мотор заглох, пилот потянул на себя штурвал и заблокировал его. Оба схватили парашюты.

— Любопытно, эти вилы, на которые нас посадят, они для сена или для навоза? — пробурчал поручик.

— Мы еще над городом, здесь нет вил. Самое большее, напоремся на какой-нибудь забор. Кончай строить рожи, — рявкнул на него командир. — Держись поближе ко мне — если разделимся, встретимся через несколько недель. Когда этот жирный, попыхивающий сигарой боров обосрется со страха и выкинет белый флаг, вернемся домой.

Он затянул ремни парашюта, и они двинулись к люку.

— Ну, бывай.

— Удачи, капитан.

Первый раз я увидел его, когда мне было лет восемь. Мы пошли на школьную экскурсию в варшавский Музей вооруженных сил. Сначала два часа бродили по залам, слушая болтовню гида. Смотрели на ржавые мечи, раскопанные на полях сражений и извлеченные из рыцарских могил. Пялились на длинные ряды блестящих винтовочных дул, напоминавшие органные трубы. Наконец нас выпустили наружу.

Здание стоит на бугре, заканчивающемся крутым обрывом. Внизу, в обширном парке выставлены разные экспонаты. Мы осмотрели орудия, стоявшие перед музеем, и направились к лестнице. Под навесом было собрано вооружение со всех концов света: захваченные у гитлеровцев и Советов танки, несколько французских самоходных установок, вроде той, что была в немецком фильме о четырех танкистах[35].

Трофейную германскую подлодку разрешалось осмотреть изнутри. Ребята немедленно воспользовались этим, побежали к лодке, а затем, грохоча ботинками по жестяным ступенькам, принялись карабкаться на башню, чтобы добраться до люка. Моя память сохранила только обрывочные образы. Помню, как я стоял на краю обрыва и глядел сверху на подлодку. Она походила на большого, дохлого, выброшенного на сушу кита. Потом наступает пробел.

Кажется, я попросил у учителя разрешения отойти. Или просто пошел себе по краю обрыва в сторону выставочных залов. Мне захотелось взглянуть на самолеты. Они стояли в большом ангаре. Дальше память работает как часы: я замер в дверях, ошеломленный огромными размерами помещения, но уже спустя минуту, слегка поколебавшись, двинулся вперед. Несколько минут я восхищался машинами. Их установили согласно хронологическому принципу: сначала первые конструкции из металлических трубок, обтянутых брезентом, потом истребители Первой мировой…

В конце стояло несколько новейших моделей: стратегический бомбардировщик «Хальны», истребители «Ирбис» и «Жбик». Был даже макет атомной бомбы — копия той, которую мы сбросили на Лондон. Я дошел до дальней стены и уже хотел возвращаться, как вдруг заметил незакрытую дверь. Видно, она вела в служебные помещения, куда был закрыт вход посетителям. Но преодолеть искушение я не смог и вошел внутрь.

Помещение за дверью тонуло во мраке. Судя по эху, раздававшемуся от моих шагов, оно было столь же огромным, как предыдущий зал. Неожиданно под потолком зажглись галогенные прожектора. Скорее всего, сработали фотоэлементы. Передо мной предстал самолет. Самый большой и самый прекрасный из всех, что были в музее. Огромная, четырехмоторная машина… И в то же время хуже всех сохранившаяся. Она стояла, опираясь на несколько бетонных подпорок. Без них разбитая конструкция, пожалуй, рассыпалась бы на кусочки. Пропеллеры были погнуты и разломаны. Нос сильно вдавлен, стекла в иллюминаторах покрыты паутиной трещин. Я обошел самолет, чтобы посмотреть сбоку. Фюзеляж снизу был изрядно изуродован. Внезапно я понял — бомбардировщик просто врезался в землю. Дыры от пуль в крыльях и на обшивке не оставляли никаких сомнений. Его сбили.

— Эй, мальчуган, сюда нельзя входить! — Человек в сером рабочем комбинезоне вырос словно из ниоткуда. С ним был высокий мужчина в летнем костюме и очках с толстыми стеклами.

Вид у меня был, должно быть, напуганный, потому что охранник смягчился.

— Эта часть экспозиции еще только готовится, — добавил он с улыбкой. — Мы пока никого сюда не пускаем.

Я извинился и вернулся в первый зал. Здесь у меня опять провал в воспоминаниях — не помню, как нашел свой класс.