— Да ну?! — Полторанин изумленно вскочил. — Вот это пироги-коврижки, мать честная! А ведь он меня не узнал, это точно. Иначе несдобровать бы мне: он бы сразу вспомнил, как я ему морду бил.
— Может, и он тебя узнал… — В раздумье майор Матюхин побарабанил пальцами по столу. — Война, брат, дело очень большой политики, она выше мелочных обид и самолюбия. Тут речь идет об интересах целых народов, государств. Вот он и мог, узнав, все-таки не узнать тебя. Если это мешало чему-то другому, более важному. Но я думаю, что теперь-то, после вашей встречи в Харькове, он тебя обязательно узнает.
— Как?! — Полторанин поперхнулся чаем, закашлялся. — Он что… разве живой?
— В полном здравии, — хмыкнул майор. — Ну а чтобы убедиться в этом, не мешало бы проведать его. Как ты на это смотришь?
— Я?!
— Конечно ты. Ведь вы с ним, получается, давние знакомые. Ну а не поладили когда-то, так это простительно: бывает по молодости, по глупости.
— Шутите, товарищ майор?
— Нет, я серьезно. Настолько серьезно, что по поводу этого визита мы сейчас с тобой пойдем к самому замкомандующего фронтом. Если, конечно, ты дашь согласие.
— Надо подумать… И потом, я же не знаю, где искать этого треклятого Крюгеля, о чем с ним говорить?
— Это не проблема. Сейчас я тебе растолкую… Ты, Полторанин, когда-нибудь прыгал с парашютом? Не приходилось… Ну это дело поправимое, можно быстро освоить: два-три пробных прыжка, и порядок. И еще, пожалуй, пару ночных прыжков — тоже тренировочных. Почему ночных? Потому что прыгать придется ночью, на территорию Польши… — Пусть он не пугается, это не так уж далеко — Прикарпатье. К тому же там уже действуют несколько наших и польских партизанских отрядов — связи, явки, пароли он получит. А потом? Потом нужно будет выйти на Ганса Крюгеля, и вот тут начинается самое главное.
Дело в том, что оберст Крюгель — один из старших офицеров немецкого секретного полигона «Хайделагер», на котором испытываются ракеты дальнего действия. Есть вероятность, что эти ракеты оберкомандовермахт собирается скоро пустить в дело, применить на фронтах. Поэтому, разумеется, нам надо кое-что знать о них. Вот эти данные о ракетах и должен сообщить полковник Крюгель, И второе: в ближайшее время наши войска в очередном наступлении выйдут в район ракетного полигона. Крюгель должен сделать все возможное, чтобы предупредить разрушение фашистами наиболее важных объектов. А он, надо полагать, кое-что может.
— Интересная кадриль! — недоверчиво усмехнулся Полторанин. — Стало быть, я должен передать ему все эти указания? Так я понимаю?
— Верно.
— Да он пошлет меня к чертовой матери! И правильно сделает. Кто я ему: сват или брат? Или он в вашем штате числится? Я же помню, как он мне в Харькове сказал: «Никакой я не ваш, и делаю это ради Германии». Вот как он сказал, между прочим.
— А ты ему растолкуй, что мы тоже действуем ради будущей Германии, ради немецкого народа. Так что ему с нами как раз по пути.
— Да не поймет он этого!
Матюхин помолчал, поглядывая на Полторанина, потом убрал пустые кружки, тщательно сгреб со стола сухарные крошки и с листа высыпал их на подоконник, надо полагать — для птиц.
— Поймет… А ежели не поймет, тогда скажи ему, что про его связь в Харькове с советским разведчиком станет немедленно известно в абвере — самому адмиралу Канарису. А это уж точно, без дураков.
— Думаете, испугается?
— А куда ему деваться? Кстати, Ганс Крюгель — мужик умный и, надо полагать, давно понял, что война Германией проиграна окончательно и никакое «вундерваффе», никакие ракеты от поражения не спасут. Это лишь бредни бесноватого фюрера.
— Да… Оно все вроде бы так… Только боюсь я, придется-таки хорошенько тряхнуть этого Хрюкина… — Полторанин, как и майор, свернул из газеты козью ножку, затянулся горькой махрой, мечтательно произнес: — Эх, дали бы мне мою разведроту, уж мы бы там пошуровали на всю катушку, на ихнем полигоне! Да ведь не дадут, уж я знаю… Сколько народу в моем отряде будет?
— С тобой — пять человек.
Полторанин возмущенно вскочил со стула и мигом сдернул фуражку с вешалки:
— Вы что, смеетесь?! На такое дело пять человек? Нет, товарищ майор, в таком разе вызывали вы меня напрасно!
Майор наблюдал за Полтораниным спокойно, даже с интересом, Конечно, он мог заявить прямо: приказ командующего, и баста, никаких разговоров. Но он понимал и другое: для разведчика самоуважение — фактор решающий. Истинный разведчик есть артист своего дела. Всякое принуждение, грубый нажим выбивают его из роли, из естественной игры. А в предстоящей опасной операции Полторанин нужен именно такой, какой есть по своей натуре: мальчишески дерзкий, самоуверенный, знающий себе цену.
— Уж не стал ли ты после Харькова побаиваться немцев? — ехидно спросил Матюхин.
— Может, и стал! — загорячился старший лейтенант. — А что вы думаете, в тыл идти — это не чаи гонять, не сухари хрумать. Немцы, они мастера кости ломать, им только попадись в руки. А мне это ни к чему, я люблю ловить сам.
— Значит, осторожничаешь?
— Да уж научен, слава богу.