Полуночный Валентайн

Первое, что я делаю – скидываю каблуки и платье, после чего переодеваюсь в спортивный костюм. Затем босиком направляюсь на кухню и открываю бутылку вина. Подкрепленная стаканом жидкой храбрости, посылаю Тео сообщение.

«Земля в «Сумеречной зоне». Валяй, приятель со странностями».

Не проходит и тридцати секунд, как я получаю ответ.

«Он не принес тебе цветы».

В конце нет вопросительного знака. Это утверждение, а не вопрос, как будто ответ ему уже известен.

«Это не имеет никакого отношения к делу. Мы можем поговорить о том, что происходит?»

«Он не принес тебе цветы. И смотрит на тебя как на кусок плоти. Он даже поцеловал тебя, потому что знал, что я наблюдаю. Он никогда не будет заботиться о твоем сердце».

Это его способ объяснить свои поступки? Делаю глоток вина дрожащими руками. Перечитываю несколько раз его писанину, пытаясь решить, как лучше ответить.

Но я уже высказывала свои мысли. Он знает, что я сбита с толку и расстроена, но отказывается хоть что-либо мне объяснить.

– Я не могу этого сделать, Тео, – шепчу, читая его смс в последний раз. – Тут я умываю руки из этой чертовой неразберихи.

«Я отдала свое сердце давным-давно. С тех пор я уяснила, что некоторые открытые двери никогда не закроются. А двери, которые не могут открыться, никак не для меня».

Как я и предполагала, он хранит молчание. Его ответом становиться тишина.

Тео Валентайн – это дверь, которая останется закрытой навсегда.

* * *

Вечер хандры в состоянии излечить только ведерко мороженого и просмотр в постели старых фильмов. Несколько раз в течение ночи я чувствую, как меня тянет к окнам, но прижимаю подушку к лицу и дышу, пока желание посмотреть, нет ли Тео на пляже, не проходит.

То же самое происходит и в субботу. Обе ночи я сплю очень мало, но увиденные мною сны наполнены странными, тревожными образами.

В них я вижу свою свадьбу. Как иду по проходу к Кассу с букетом фиолетового душистого горошка в дрожащих руках. Но встречаюсь взглядом не с его небесно-голубыми глазами, когда он поднимает вуаль с моего лица, Они темные, как отражение луны на дне колодца, с плавающими тайнами и болью.

Еще я бегу по лабиринту высоких зеленых кустарников в лунном свете, следуя за кем-то, кого слышу, но не вижу. Шаги человека по влажной траве уверенные и быстрые, и с каждым поворотом я отдаляюсь от него все больше. В холодном ночном воздухе я выдыхаю белое облако, а сердце болезненно стучит, желая вырваться из груди. Я пытаюсь выкрикнуть его имя, но вместо этого горло покидает жалкий вой, похожий на печальный крик волчицы, ищущей свою потерянную половинку.

Мне снятся дети. Роддом с новорожденными, завернутыми в розовые и синие одеяльца. Я смотрю на них через окно, стучу кулаками по стеклу и кричу так громко, что пробуждаются призраки в радиусе километра.

Сны о денверских омлетах и лимонном пироге, о молниях в пустыне, о черных мощных машинах, проезжающих с ревом мимо меня на максимальной скорости.

И как часто бывает, мне снится кровь. Она просачивается в паутину трещин на асфальте, скользит по ладоням моих рук, тихо стекает по обнаженным бедрам во время моих рыданий. Я понимаю свою потерю еще до того, как гинеколог бормочет свои сожаления.

Я просыпаюсь, запыхавшаяся и потная, чувствуя, как будто что-то жизненно важное парит вокруг меня, чему я никак не могу внять. Когда звонит телефон, я все еще дезориентирована. Не глядя, отвечаю на звонок.

– Алло?

– Привет, Меган, это Сюзанна!

– О. Привет, – провожу рукой по лицу и щурюсь от яркого утреннего солнца, заливающее комнату через окна спальни.

– Боже, судя по твоему голосу, ты безумно рада меня слышать, – сухо тараторит она.

– Прости. Я только что проснулась. Который час?

– Семь тридцать.

– Почему ты звонишь мне на рассвете в воскресенье, Сюзанна? – я зеваю, срывая одеяло, чтобы переместиться в ванную.

– Хотела узнать, не хочешь ли ты сгонять со мной в церковь.

– Нет.

Она смеется.

– Ты не хочешь уделить обдумыванию моего предложения хотя бы миллисекунду?

– У нас с Богом некие разногласия, – невозможно оставаться друзьями с кем-то после того, как он убивает любовь всей твоей жизни. – Моя мама однажды сказала, что если на меня упадет тень креста, я превращусь в пепел. Не думаю, что она шутила.

– Да ладно тебя, там будет весело!

– Весело? Церковь и веселье не шли рука об руку за всю историю религии. По правде говоря, мне кажется, что в ней противозаконно все, кроме страдания.

Она снова смеется. По какой-то причине мое плохое настроение, кажется, радует ее.

– Вау, за этим заявлением стоит какой-то серьезный багаж! Но эта церковь отличается, обещаю.