Полынья

— Как? Да не знаю, право. По-разному. Иной раз сидишь за чертежным столом, ищешь решение. Иной — видишь решение в вещах. Вот этим утром… Сидел в кафе, держал в одной руке нож, в другой вилку, и увидел. Но думаешь всегда, все время. Это состояние мучительное, но в то же время необыкновенное. Вечное беспокойство. Понимаете, если астроном понял, зрительно представил бесконечность вселенной, он уже обрек себя на это вечное беспокойство. Да и писатель, я думаю…

Они стояли возле ратуши и на какое-то время забыли и про старого Тоомаса и про все другое.

— С писателем, я думаю, это случается тогда, когда он поймет недосягаемость глубин человеческой души и все же будет искать дно. А изобретатель? Когда увидит, что развитие техники бесконечно, и будет все же стремиться к концу, создавая все лучшее.

Он остановил себя: заговорил ее, разве не скучно?

— Нет, нет, я никогда не думала об этом. Особенно мне интересно насчет души. Я ведь имею прямое касательство к ней.

Дальше они шли молча. Нина снова как бы отдалилась от него. Он пожалел, что недолго удержал ее в этом мире, что отпустил ее в тот, свой, скрытый и загадочный.

— Да, — сказала она, без его помощи возвращаясь в этот мир, — зайдемте в магазин. Есть красивые вещи. Неужто вернетесь домой без сувениров? Здесь умеют. Вкус и старательность — в крови.

В маленьком магазинчике, у прилавка углом, по двум стенам, несколько человек неторопливо переговаривались с продавщицами — с немолодой уже эстонкой с волосами, похожими на букли, и девушкой лет девятнадцати. Нина и Егор подошли, стали рассматривать на витрине разные вещицы, действительно редкостные — это были изделия из кожи, металла, янтаря.

— Дочке возьмите вот этот кошелек, — сказала Нина. — На нем тиснут флюгер. Видите, какой красивый. Он древний и стоит на углу улиц Вана-Виру и Уус. Я его запомнила. Мне он очень нравится. Правда, замечательный кошелек?

— Замечательный, — согласился Егор. Эстонка с буклями подала кошелек, молча отошла, как бы давая им возможность постоять, посудачить.

— О, Таллин, знаменитый флюгерами, — сказала Нина. — Издревле это город моряков и рыбаков. Вот они, эти крылатые вестники. Они знают, откуда дует ветер, предупреждали о шторме. Не просто украшения домов!

— Интересно.

— Их ковали из меди, рубили из железа. Тут были замечательные sepad, то есть кузнецы. Теперь слово «Sepp» обозначает просто мастера…

Эстонка с буклями, услышав это слово, подошла к Нине, спросила:

— Хотите посмотреть флюгера? Я вижу, вы интересуетесь.

— Да, — призналась Нина. — Иной раз брожу по Таллину и любуюсь ими. Знаю почти все.

— Вот посмотрите, — сказала эстонка с буклями и стала выкладывать из картонной коробки кошельки желтой кожи с тиснениями самых различных флюгеров. Егор заметил, как Нина даже чуть-чуть растерялась перед этим богатством и покраснела от волнения, как девочка, завидев куклу. Подумал: «Она чувствует себя одиноко, вот и увлеклась флюгерами. Впрочем, это здорово, и каждый неповторим»…

— Мне нравится этот дельфин. Он с улицы Пиик? А этот с Нигулисте?

— Нет, это не с Нигулисте, — сказала эстонка. — Это с западного фронтона ратуши. А с Нигулисте другой, — эстонка порылась в кошельках, разложенных на стекле витрины, выбрала то, что надо: флажок со звездой и крестом на шпиле. — Вот с Нигулисте.

— Верно, — подтвердила Нина. — Вспомнила. А старого Тоомаса у вас нет?

— Нет. Старый Тоомас у нас один, и сами понимаете…

Егор и Нина еще некоторое время стояли и рассматривали флюгера, тисненные на коже, эстонка увлеклась и стала объяснять, чем примечателен тот или иной флюгер и где он стоит. Иногда они спорили с Ниной, и однажды Нина оказалась правой и была очень довольна.

— Спасибо, — сказала Нина, прощаясь. — Если позволите, я изредка буду заходить к вам.

— Да, да, — закивала буклями эстонка.

— А теперь вашему сыну… — Нина взглянула на Егора, стала что-то разглядывать под стеклом. — Кинжал в кожаных ножнах. Смотрите. И флюгер. Это ведь со второй башни Вируских ворот? — спросила она эстонку, и Егор понял, что она просто хотела польстить ей.

— Да, да, — подтвердила та, действительно польщенная. — Тысяча шестьсот восемьдесят четвертый год. Кинжал серебряный. Если дорог, я могу предложить медный.

— Медный, — поторопился сказать Егор и добавил: — Прочнее.

Они купили кинжал. Он был как настоящий, только маленький. Медь была старая, кованая, черная и походила на вороненую сталь.

— А теперь жене… Скажите, она брюнетка или блондинка? Какие у нее глаза?

— Русая, — сказал Егор, смущаясь, — Глаза серые. Как у вас.

— Купите нитку янтаря. Это из Латвии, с янтарного берега Балтики. Лучше ничего не найдете. Вот эту. Она скромная и очень пойдет русой. Правда я говорю? — спросила Нина эстонку.

— Да, да, — закивала та.

Егор подумал: денег у него было в обрез. Он хотел что-то купить для Илусов. Хотя бы бутылку коньяку. «Впрочем, заберу спирт НЗ. Оставлял на доставку груза, но все обошлось без спирта».

И они купили нитку янтаря. Желтые горошины, наверно, были красивы. Егору они понравились, он знал, понравятся и Варе.

Выходя из магазина, Нина неожиданно спросила: