Щеки его раскраснелись от гнева, очки немного перекосились – и у меня возникает странное желание открыть окно и поправить их.
– Изгородь. Где она?!
– Ты про изгородь между твоим и моим садом? – беззаботно переспрашиваю, вытирая стол тряпкой. – Племянник Базиля срубил ее по моей просьбе.
– Когда?! Еще вчера она была на месте!
– Он за ночь справился. Говорит, что ему лучше всего работается при свете фонарика.
– Да не мог он такого сказать! – рычит Арнольд, чуть ли не прижимаясь к стеклу. – Ты же заставила его работать ночью! Зачем, Эйлин?! Теперь у нас один большой сад и нет границы!
С напускной беспечностью я порхаю по кухне, протирая шкафы и полки, но украдкой поглядываю на его побагровевшее лицо.
– Вот и чудесно, правда? Намного больше света!
– Зачем ты это сделала?! – негодует Арнольд. – Ты же насмерть стояла, когда я хотел убрать изгородь и поставить забор.
– Что поделать, времена меняются, – отвечаю я с улыбкой. – Ты все отказываешься зайти, вот я и упростила задачу.
Арнольд молча смотрит на меня через окно, и я замечаю, как расширились зрачки его карих глаз. И вдруг он начинает смеяться.
– Господи! Да ты специально меня изводишь, да?! Знаешь, Эйлин Коттон, ты ничем не лучше влюбленного подростка. Что дальше? Будешь дергать меня за волосы?
– Пардон, что ты сказал?! – Я стараюсь говорить возмущенно и обиженно, и все же у меня вырывается: – И что там дергать-то? И так почти ничего не осталось!
– Ну что ты за женщина?!
– А сам-то? Говоришь, скучал по мне, а потом которую неделю игнорируешь. Что с тобой происходит?
– Что со мной происходит?! – Стекло запотевает от его дыхания. – Знаешь ли, это не я посреди ночи срубил прекрасную изгородь!
– Хочешь знать, почему я это сделала, Арнольд?
– Еще как хочу!
– Я решила, что это будет забавно!
– Забавно?
– Ага! Мы с тобой которое десятилетие препираемся, кому что принадлежит, чье дерево бросает тень на чью клумбу и кому какой куст подрезать. Ты становился все сварливее и сварливее, а я все злее и злее. Но знаешь, Арнольд, почему мы такие? Да из-за нашей первой встречи!
Арнольд открывает и закрывает рот.
– Не притворяйся, что забыл. Не поверю.
– Не забыл.
Арнольд тогда был женат на Регине, матери Джексона. Странная женщина: коренастая, с тугими кудряшками и стиснутыми кулаками. Я была замужем за Уэйдом.
– Не было ничего особенного в нашей первой встрече, – говорит Арнольд.
Опершись на края раковины, я подаюсь вперед. Арнольд виден в окне по плечи, как на портрете.
– Вот и я себе так говорю. Что нет смысла зацикливаться на прошлом. И уж тем более что-то обсуждать. Особенно когда ничего особенного не произошло.
– Именно так!
– Но ведь почти произошло, не так ли, Арнольд?
Сердце бьется слишком быстро.
Арнольд поправляет кепку – руки у него обветренные и мозолистые, – но очки так и остаются набекрень. Да что же он молчит?! Если окажется, что ничего и не было и я сама все додумала…
– Еще чуть-чуть – и случилось бы, – наконец соглашается он.
Я закрываю глаза и выдыхаю.
В тот день мы стояли на моей кухне. Он принес яблочный пирог от Регины и сливки в молочнике. Мы так долго болтали, что я устала держать тарелку. Он показался мне таким очаровательным, таким внимательным и интересным человеком.
Мы с Уэйдом только купили коттедж «Клируотер». Дом был почти без мебели и местами просто разваливался. Я решила убрать сливки в новенький холодильник, а когда закрыла его дверцу, Арнольд оказался прямо за ней и так близко ко мне. Так мы и стояли, глядя друг на друга. Сердце, как и теперь, билось слишком быстро. Уже тогда я почти не помнила, каким приятным может быть головокружение.
Но ничего не произошло. Хотя еще бы чуть-чуть…
И этого было достаточно, чтобы я решила держаться как можно дальше от Арнольда. Ведь я дала брачный обет. Пусть для Уэйда он был пустым звуком, но для меня кое-что да значил.
– Это стало привычкой, – говорит Арнольд, когда я открываю глаза. – Мы чертовски умело ненавидим друг друга все эти годы.
Я делаю глубокий вдох.
– Арнольд, не хочешь зайти?
Это не поцелуй украдкой двух почти незнакомых соседей. Это долгий и нежный поцелуй давних друзей, которые только сейчас нашли смелость друг другу открыться.
Это необыкновенное чувство – обнимать Арнольда за плечи, прижиматься щекой к теплой коже его шеи. Вдыхать запах скошенной травы и мыла, запах его волос и воротника. Это странно и прекрасно. Знакомо и ново.
А потом мы сидим на диване и смотрим на живую изгородь, точнее, на то, что от нее осталось. Арнольд улыбается. Он сразу ожил, будто воспрянув ото сна, приосанился и бодро барабанит пальцами по коленке.
– Только представь, что скажет Бетси и все остальные, – говорит он с лукавой ухмылкой озорного мальчугана.
– Никому ни слова. – Я наставляю на него палец. – Ни слова, Арнольд.
Он хватает меня за палец, и я ойкаю.
– Грозный тон на меня больше не действует. – Он целует мою руку. – Теперь я знаю, что за ним кроется.
– Не всегда! Иной раз я и правда на тебя сержусь. Как с кроликом, например.
– Господи, Эйлин! – смеется он. – Да не травил я проклятого кролика, сколько можно?!
– Тогда от чего он умер?