Поминки по Финнегану. Глава 1. Падение Финнегана. Авторский перевод

Ось о брясь о грязь, осно. Один на один близ один будет три диттох и один впереди. К двум медсестрить один получится правдопобное ври и боже самое позади. Отправляясь с большим боабоа и треногими стельницами и зерноплевельными кобылячами с посланием в своих удилах. Ужасотенного веса опреснок верекнижия вызубрить мы ль можем до кануна всех жутей. Что за неанбылица распускать даб и каким концом в связи со скватером и аннтискватером и послепронеонтискватером! Сказать нам быть любым тимом, диком и ларри из нас, сынами родной старины, сынами, сосынами, молосынами, когда намым не быть, любой сью, сисс и салли из нас, дощерьями Нэну! Винительный праответ! Дамадам до бесконечностей!

Истинно не было унылос даебус¹⁰ никакой люмпезной бумапы в мусорке, горущественный Пенн¹¹ все так же стонал по мышулям чтоб освобежать. Все был древнесхождения. Ты дал мне ботинка (следы на нем) и я ел ветер. Я загадал тебе один чтонт (квид про кво

¹²?) и ты отравился в почерьму. Но мир, зраумь, пишет, писал и будет писать свои собственные вруны, для челую вечность, по всем вопросам что попадают под отлучение от наших инфрациональных чувств до последней верблюдойницы. Сердцевена пульсируя меж его кареок, приходится все еще мавричалить пред могилой своей очароюродной кузины где свиданница его привязана ладонью что ее. Но рог, выпивка, день трепета всё не сейчас. Кость, голыш, кожа барана; расколи их, покроши их, порежь их всегдаможными способами; оставь их на терракухне в маттьеринском котле: и Гутенморг¹³ со своей кромагномской хартией¹⁴, окрашильницей¹⁵

и двойным боргесом¹⁶ должны раз и надлявсех выйти краснобуквием из словочати иначе нет там другой эффективной силы больше в алкогоране. Ибо это (восторнутый один предупреждает) и есть из чего папюр хвален, сделан, кожи и наметки и сечки в печатке. Пока те наконец (хоть еще и не концеподобно) не встретишься со знакомым мистера Типуса¹⁷, Мистресс Тоуп¹⁸ и всех маленьких типтопчиков. Бочка. Так что едва-ли мне надо тебе букворить как каждое слово будет переобязано чтоб нести три́двесят-десять животрепьющих порчтений по всей книге Сдубленого Великонца (пусть лоб его омрачится грязью кто отгрешится) до Кхмерти, махомахаумы, кто открыберет сие закроев отсего. Дерь.

Не плачь пока! Много уныбок до Нондума¹⁹, с семишестью девами на человека, сэр, в парке так темно при жечном свете. Но посмотри что у тебя в твоем саморуке! Наборники чиркают в исдвижнениях, маршируют, все из них давно, в туктуке и зинзанге иб у каждого занято́го жутковига есть баснятория поведать. Один тимьян-тимьяном и два за их лифто́м салюта²⁰ и три меж земляшливых грядок. И цыпы поковыряли в зубах и безословый он заича начал. Можете спросить свой зад верит ли он этому. И так ослими меня только у пиздюлей есть каблуки. Вот этот о жене с порока́ барнетками. Ибо тогда был век когда фижмы бежали высо́ко. О нойвчеге и чепной жене; о помуже полно важном и фаммочке легкомыслия. Или о золотых юнцах что хотели холощения, или о что за чертвозьмину мисс дала мужу сделать. Хуженатец²¹ он был реверсогассен²²

фрисками²³ ее фрасок²⁴ и ее крысивым пирриком. Мои феи²⁵, она веспутница эта змееварная женщина! От этого отплясного носка ожидунлизик! Вуаль, волантинные, валентинные глаза. Она является самой бечной Уинни приносит еюйм добра²⁶. Хож в инн, плыв анн. Слюшкай! Так это сто пудов была она не мы! Но клади это спокойно, джентля мина, мы в заднимости норвига. Комси си! Табло будто озналат. Слушай! слушай! Внемли, урожок умоляет! И жарфоноты лепечут.

Сказ о Ярле ван Хуторе и Пранквице