ПОНЕДЕЛЬНИК

неучтенной информации, – конечно же, я твой ангел-хранитель, но никогда не сомневался,

что известно мне катастрофически мало.

- О каких противоборствующих силах идет речь? – подавленно спросил я у девы.

- Скажешь тоже! Кто я, чтобы знать о таких вещах? – смех Апсары не злобный, но мне

казалось, что в тот момент без него можно было прекрасно обойтись. – Пройдут годы по

местному исчислению прежде, чем тебе или мне удастся сверить и проанализировать все

документы по этому делу. Силы, пересекшиеся с жизнью твоей душки, можно только

вычислить. Есть, конечно, другой вариант. Возможно, тебе все расскажут наверху.

Апсара весело подмигнула, но я не понял.

- Собственно, меня попросили об этом сказать, - продолжила небесная дева. – Тебя

вызывают на Уровень А1.

Сказав эти как будто лишенные смысла слова, моя новая знакомая ткнула пальцем в

потолок, а затем скривила забавную рожицу и даже скосила глаза на переносицу. В других

обстоятельствах, возможно, я оценил бы ее лицедейский талант.

- Зачем? – глупый вопрос, не скрою.

- Откуда мне знать, милый? Я всего лишь труженица-жужелица из Отдела реализации. Не

знаю, почему тебя хотят там видеть. Но желаю тебе всего самого хорошего.

121

Апсара как будто тяготилась своей чувственной красотой и старалась замаскировать ее

клоунскими манерами, – она втянула голову в плечи и развела руками

- А кто?.. – голос совсем мне отказал.

- Бог в пальто! – прикрикнула она, не выдержав. – Сам все увидишь, а потом мне

расскажешь. Если, конечно, они и тебя не подвергнут экстирпации.

То были сомнительные слова поддержки, хотя Апсара еще долго гоготала, широко

открыв рот и шлепая себя по коленкам. Затем она резко выпрямилась, помахала рукой

невидимой телекамере и, сохраняя на лице чудовищно серьезное выражение, пробасила:

«Пользуясь случаем, я хотела бы передать привет маме и папе. Это мой звездный час.

Целую».

Уже молча она проводила меня до лифта, и в одиночестве я отправился туда, куда до сих

пор не попадал ни один ангел-хранитель с Уровня Ц. Так мне, по крайней мере, казалось.

* * *

Как только вы выходите из отделения милиции, Адель делает тебе неожиданное

предложение. Вытирает лицо платком, из растеряно чувствительной вдруг становится

жесткой и просит тебя немедленно съездить вместе с ней на дачу. Загородный дом

Семеновых находится на полпути между Вышним и Москвой, Адель необходимо что-то

оттуда забрать, но в одиночестве ехать так далеко она не решается. Боится, потому что

придется на даче переночевать. Ты соглашаешься, понимая, что во время поездки можешь

занять у Адель денег на квартиру – это станет негласной оплатой твоей услуги. Да и

выбраться на время из городка, с которым у тебя связано так много неприятных

воспоминаний, кажется хорошей идеей. Вместе вы заезжаете к тебе домой и ты

переодеваешься в теплую одежду Сысоя (по настоянию Адель – загородом может быть очень

холодно).

Оперная певица жмет на газ, и вы стремительно покидаете сонный Вышний.

Некоторое время Адель молчит. Похоже, она сильно опечалена разговором с любимым

братом, но собственная беспомощность как будто обезвожила ее лицо – на нем не осталось

никаких эмоций, только сосредоточенность. Когда вы проезжаете мимо закрытой территории

воинской части, где провели позавчерашний вечер (бетонная стена с колючей проволокой

тянется много километров), Адель говорит:

- Кажется, я вам уже рассказывала, в юности мы с братом мечтали забраться сюда и

разгадать тайну этих мест. Помнится, мы даже заготовили палатку, сухой паек, одежду

защитного цвета – было так славно воображать себя отчаянными искателями приключений.

Филипп, Сысой и Гена тоже собирались пойти, - лицо девушки смягчается от приятных

воспоминаний.

- И как? – тихо спрашиваешь ты после небольшой паузы.

- Никак. Почти в то же время случился путч, и наша компания моментально развалилась.

Вернее, наши семьи разнесло в разные стороны.

- Боже! – восклицает Адель раздосадовано и бьет по рулю ладонью в кожаной перчатке. –

Ну почему он такой упрямый? Состава преступления нет, но что если его действительно

посадят в тюрьму? Желание Никиты наговаривать на себя просто абсурдно.

Ты не знаешь, что сказать. Похоже, Адель обращалась даже не к тебе, а к мокро-серому

шоссе, плавно бегущему под колеса ее черного Крайслера, кто знает, возможно, подаренного

ей мужем или богатым поклонником-меломаном. И все же, не в силах бороться с чувством

неудобства, ощущая эту противную и тягостную обязанность сопереживать, ты против воли

предполагаешь:

- Наверно, его отпустят, если он нездоров.

- Что вы имеете в виду? – Адель хмурится.

- Филипп сказал, что Никита… - ты запинаешься, - что он душевнобольной, - и только

сейчас до тебя доходит вся нетактичность этих слов.

122