Попасть в отбор, украсть проклятье

Ворон нехотя расцепил наши пальцы и поднялся, чтобы открыть входную дверь. А я — перевести дух. Из коридора послышался звонкий мальчишеский голос:

— Ваши утренние новостные листки, эйр!

Я не видела мальчишку-газетчика, но могла живо себе представить широкую улыбку пацана: уж больно радостно он приветствовал хозяина дома. Звон монеток, «спасибо, господин!», щелчок закрывшегося дверного замка, шаги по коридору — за это время я успела лишь встать из гроба и завернуться в саван.

Впрочем, ворон не вернулся ко мне в комнату. Остановился у дверей и чуть громче, чтобы я точно услышала, произнес:

— Жду тебя к завтраку!

— Эй, так нечестно! Я сама хотела его приготовить! — возмутилась и сыронизировала над самой собой: — У меня еще парочка неопробованных рецептов есть из бабкиного гримуара.

— Так вот откуда суперклеящий суп и огненный чай. А я-то все думал: что же такое знакомое… Это зелья боевой магии! — подхватив мою игру, из-за двери крикнул ворон.

Я усмехнулась: как сложно в этом мире найти мужчину, с которым у вас одинаковое чувство юмора. Даже сложнее, чем хорошего супруга! Вот только проблема: влюбляешься в него моментально, безоглядно и насовсем.

Но в другой ситуации, с другой эйрой ворону, возможно, это ничем бы серьезным не грозило. Вот только я была Тайрин Росс! И, как говорится, с одной стороны все было хорошо, а с другой — я.

Посему тот, в кого я влюбилась, сразу попадал в зону риска для здоровья, психики и чувства собственного достоинства. Вероятность покалечить оные была абсолютной. Так, стараясь быть милой, я непременно отдавливала кавалеру ноги или могла ткнуть ему острым локтем в солнечное плетение, а выпрямившись, случайно разбить затылком нос… В общем, наилучшим выходом для меня было бы назначать свидания прямо в целительской! Хотя бы на наемном магомобиле можно было сэкономить. И это ещё в то время, когда я была живой! А уж сейчас… В общем, если ворона не доконает работа, то это сделаю я, причем нечаянно. Предупредить Ара, что ли…

Именно такие мысли бродили в моей голове, пока я одевалась. Корсет, правда, сама зашнуровать не смогла.

— Ар, если тебе не трудно, — с такими словами я зашла на кухню и повернулась к карателю спиной.

Ворон всё понял без слов. Сегодня шуровку он затягивал дольше, зато аккуратнее.? вот когда я села за стол и передо мной поставили восхитительные воздушные оладьи, то мой взгляд упал на новостные листки.

Рука сама потянулась к ним. И уже через несколько секунд я изучала статьи. И лишь когда дошла до последней строки, выдохнула. О моей фееричной примерке в них не было ни слова. Зато целый разворот — об отборе, который устраивала Ее Величество королева Ингрид Раннвейгская — мать ворона.

Как выяснилось, оный императрица проводила не с целью женить одного из сыновей, как намекал кричащий заголовок. По мне, так за-ради одного этого названия половина незамужних девиц в столице и свах уже скупили наверняка весь тираж. «Императрица начала присматривать девушек в невестки?» — значилось над колонкой. И только вопросительный знак, как незримая грань, отделял автора от любимой птицы репортеров-желотогазетчиков — утки, а с ней — и судебных исков.

— Что тебя так заинтересовало? — вопрос ворона заставил меня на миг оторваться от листка.

Я зачитала заголовок. Без лишних слов он протянул руку к листку.

— Я ещё не дочитала, подожди. Может, я это… Планирую поучаствовать в отборе, — решила, если уж дразнить ворона, то до конца!

— Тай!.. — Ар рыкнул так, что у меня создалось впечатление: окончание его фразы было исключительно нецензурным, и ворон просто его не озвучил.

— Да, милый? — Я была сама невинность, прикрывшаяся новостным листком, как щитом, и выглянувшая из-за оного ровно по кончик носа.

— Там в конце стоит знак вопроса? — видимо, зная газетчиков как облупленных, уточнил ворон.

— Угу, — фыркнула я, раздосадованная, что так быстро открылась истина.

Услышав мой ответ, каратель утратил к листку интерес, а я смогла прочитать, как на место новой фрейлины в свите Ингрид Раннвейгской претендуют сразу несколько девиц из столичных аристократических семей и одна провинциалка. О последней имелось лишь упоминание, зато были размещены портреты других трех сиятельных кандидаток. Одна — русоволосая, с надменно-кислым выражением лица, кое бывает у девиц, питающихся исключительно уксусом. На завтрак, обед и ужин. Вторая улыбалась с чарографии, кивая то вправо, то влево, словно рекламировала услуги новомодного цирюльника. В ее глазах был космос. Точнее, наполнение оного — пустота. А вот третья, с волосами цвета первого снега и пронзительно-фиалковыми глазами, смотрела прямо на зрителя, чуть изогнув бровь с немым вопросом: «Проклясть, смертный, или сам убьешься?».

— Если ты не хочешь оладушки, можно я их съем? — столь прозаическим вопросом отвлек меня от газеты Ар.

— Чего? Нет?!

Мой коготь и вилка ворона впились в несчастную оладушку на моей тарелке одновременно.