Предприятие «М и М» оказалось на грани катастрофы. Мило Миндербиндер горестно проклинал свою близорукую жадность, которая втравила его в покупку всего урожая египетского хлопка на корню, однако договор есть договор и по счетам надо платить, а поэтому однажды, после роскошного ужина, все самолеты Мило Миндербиндера поднялись в воздух, построились прямо над Пьяносой в боевые порядки и принялись бомбить расположение полка. Мило пришлось подписать еще один контракт с немцами — о бомбардировке собственного подразделения. Заходя на цель со всех четырех сторон в прекрасно скоординированной атаке, самолеты Мило нанесли удар по складам горючего и боеприпасов, по ремонтным ангарам и стоянкам бомбардировщиков. Они пощадили только столовые да взлетно-посадочную полосу — чтобы безопасно приземлиться после выполнения боевого задания и хорошо подкрепиться перед заслуженным отдыхом. Они атаковали с включенными посадочными фарами, потому что им не грозил заградительный огонь. Кроме складов, ангаров и самолетов они подвергли бомбардировке жилые территории всех четырех эскадрилий, офицерский клуб и здание, в котором размещался штаб полка. Обезумевшие от страха люди выскакивали из палаток и не знали, куда бежать. Отовсюду слышались пронзительные стоны раненых. Несколько фугасных бомб разорвалось во дворе офицерского клуба, так что осколки испещрили рваными дырами деревянные стены и тела толпившихся у стойки офицеров. Раненые и убитые, согнувшись на миг в мучительной агонии, попадали на пол, а уцелевшие панически бросились к двум выходам и застряли беспорядочной толпой в дверях, намертво отрезав себе путь к спасению, словно живая, отчаянно вопящая плотина из человеческой плоти.
Полковник Кошкарт кое-как продрался сквозь эту плотину и, оказавшись на дворе, с оцепенелым ужасом уставился в небо. Самолеты Мило по-хозяйски кружили над Пьяносой, а их ослепительные посадочные фары сверкали, будто пронзительные, бешено выпученные хищные глаза, — ничего кошмарней ему видеть не приходилось. Издав хриплый вопль, он ринулся к своему джипу и, почти рыдая, плюхнулся на сиденье. Потом вслепую включил зажигание, выжал до конца педаль акселератора и помчался на аэродром — его большие дряблые руки так остервенело стискивали руль, что казались бескровно-белыми. Ему все время приходилось неистово сигналить, а один раз он чуть не угробился и почти оглох от предсмертного верещания шин, резко свернув на полном ходу к обочине, чтобы не врезаться в плотную толпу полуголых людей, которые бежали, прикрывая руками головы, к отдаленным холмам. Желтые, оранжевые и багровые пятна пламени колыхались по обеим сторонам шоссе. Деревья и палатки ярко пылали, а самолеты Мило со слепящими посадочными фарами и открытыми бомбовыми люками снова и снова заходили на цель. Джип полковника Кошкарта едва не перевернулся, когда он бешено тормознул, не закончив разворота, у башни диспетчерского поста. Выпрыгнув из скользящего по инерции джипа, полковник Кошкарт взлетел по лесенке в диспетчерский пункт, где три человека деловито работали у приборов радиосвязи. Отшвырнув двоих, попавшихся ему по пути, он судорожно схватил никелированный микрофон и, срываясь в истерику — глаза горят и блуждают, лицо мучительно перекошенное, — визгливо заорал:
— Мило, так тебя и не так, где твои мозги? Что ты, сучий выродок, творишь? Немедленно на землю! Немедленно на землю!
— Да зачем же так истошно вопить? — откликнулся Мило, стоявший, тоже с микрофоном в руках, на расстоянии полутора шагов. — Я же здесь, рядом. — Окинув полковника Кошкарта укоряющим взглядом, Мило продолжал руководить операцией. — Неплохо, парни, совсем неплохо, — забубнил он в микрофон. — Но один склад боеприпасов до сих пор цел. Это не работа, Пэрвис, я много раз говорил тебе, что ты халтурщик… Да-да, заходи снова, Пэрвис, прямо сейчас… Правильно, только не торопись, Пэрвис, не торопись… Поспешишь — людей насмешишь. Да-да, Пэрвис, поспешишь — людей насмешишь. Ты что — не помнишь, сколько раз я тебе это повторял?
Внезапно заклекотал громкоговоритель общей связи:
— Мило, Мило, говорит Элвин Браун. Я отбомбился. Что дальше? Прием.
— Атакуй пулеметным огнем на бреющем, — приказал Мило.
— Пулеметным на бреющем? — ошарашенно переспросил Элвин Браун.
— Да, Браун, таков договор, — словно бы покоряясь обстоятельствам, подтвердил Мило.
— Ну что ж, раз договор, то я захожу, — неохотно подчинился Элвин Браун.