Поправка-22

– И вас не угнетает ваша безнравственность?

– О, я сугубо нравственный человек, – уверил его с насмешливой серьезностью аморальный старик, поглаживая нагое бедро полногрудой брюнетки, которая обольстительно полулежала на втором подлокотнике его кресла. Он сидел, словно самодовольный владыка, в убогой роскоши своего голубовато-облезлого трона и разглядывал Нетли с ехидной ухмылкой, по-хозяйски положив обе руки на бедра голых девиц.

– Что-то не верится, – с трудом выговорил Нетли, заставляя себя не смотреть на руки старого греховодника. – Решительно не верится.

– А ведь это полнейшая правда. Когда немцы вошли в Рим, я приплясывал на улицах вроде молоденькой танцовщицы, выкрикивая «Хайль Гитлер!», пока окончательно не охрип. И даже размахивал нацистским флажком, который выхватил у маленькой девочки, пока ее мамаша пялилась в другую сторону. А когда немцы ушли, я выскочил на улицу встречать американцев с бутылкой прекрасного бренди и корзиной цветов. Бренди-то я припас для себя, а цветы – чтобы швырять в наших освободителей. И первая моя роза досталась одному майору – черствому и чопорному на вид, но наверняка доблестному, потому что он ехал в первой машине. Мой бросок оказался на редкость удачным – я попал ему прямо в глаз. Видели бы вы, как он зажмурился и отпрянул!

– Майор… де Каверли! – задохнувшись от изумления и вскакивая с побелевшим лицом на ноги, воскликнул Нетли.

– Вы его знаете? – радостно спросил старик. – Замечательное совпадение, верно?

– Так вот кто ранил майора… де Каверли! – не услышав из-за удивленного возмущения последней реплики старика, в ужасе вскричал Нетли. – Да как же вы посмели это сделать?

– Вам бы следовало спросить меня, мог ли я этого не сделать, – хладнокровно сказал ему старый злодей. – Поглядели бы вы, с каким идиотским чванством восседал в машине этот майор – голова огромная, лицо надменное, – ну просто бог Саваоф на престоле, а не человек. Я засветил ему в глаз розой «американская чудная». По-моему, очень подходящий к случаю сорт. А по-вашему?

– Это было чудовищное злодеяние, – гневно осудил старика Нетли. – Преступный и воистину непростительный поступок. Майор… де Каверли служит у нас начальником штаба.

– Вот оно что, – с насмешкой отозвался бесстыжий старик и ущипнул себя в припадке гаерского раскаяния за остренький подбородок. – А вы еще говорили, что у меня нет нравственных принципов. Я сделал это ради справедливости, потому что, когда в Рим вступали немцы, мне почти удалось выбить глаз одному обер-лейтенанту черенком эдельвейса.

Нетли был возмущен и потрясен неспособностью старого преступника осознать свою вопиющую вину.

– Так вам, значит, наплевать на ваше злодейство? – грубо выкрикнул он. – Майор… де Каверли – достойнейший, замечательный и всеми почитаемый человек!

– Он старый дурак, хотя и вел себя как молодой осел, что в его возрасте выглядит полнейшим идиотизмом. А где он сейчас? Его убили?

– Никто этого не знает, – с глубоким благоговением понизив голос, ответил Нетли. – Он исчез.

– Вот видите? Ну можно ли рисковать в столь почтенном возрасте остатками жизни за ерундовину вроде родины?

Тут Нетли внезапно опять обрел под ногами почву.

– Ничего я не вижу! – с пафосом отпарировал он. – Родина – это вовсе не ерундовина, и бывает так, что человек просто должен умереть за родину.

– Вы думаете? А что такое родина? Участок земли, окруженный со всех сторон границами, причем, как правило, искусственными. Англичане умирают за Англию, американцы за Америку, немцы за Германию, русские за Россию – в этой войне дерутся пятьдесят или шестьдесят стран, и каждая для кого-то родина. Так неужто все они стоят того, чтоб за них умирать?

– Ради продолжения жизни иногда приходится идти на смерть, – сказал Нетли.

– Ради продолжения жизни надо жить, – возразил старый святотатец. – Вы такой невинный и простодушный юноша, что мне, пожалуй, надо бы вас немного просветить. Сколько вам лет? Двадцать пять? Двадцать шесть?

– Девятнадцать, – ответил Нетли. – В январе исполнится двадцать.

– Если только вы доживете до января. – Старик нахмурился и покачал головой – с тем же укоряющим сочувствием, какое Нетли заметил у благочестивой старухи. – Вам надо поостеречься, иначе вас обязательно убьют, но вы, насколько я понимаю, остерегаться не собираетесь. А почему бы вам все же не поучиться у меня здравому смыслу? Тогда и вы, быть может, дожили бы до ста семи лет.

– Потому что лучше умереть стоя, чем жить на коленях! – с возвышенной уверенностью провозгласил Нетли. – Надеюсь, вы слышали такое речение?

– Слышать-то слышал, – раздумчиво протянул вероломный старик и пакостно осклабился. – Да сдается мне, что вы его здорово переиначили. «Лучше жить стоя, чем умереть на коленях» – вот как звучит это речение.

– Вы уверены? – серьезно усомнился Нетли. – А мне кажется, что у меня оно звучит правильней.

– Правильней моего не скажешь. Спросите хоть ваших друзей.