Пора убивать

— В таком случае тебе не придется давать показания в суде, ты не увидишь в газетах ни своего снимка, ни имени, и телевизионщики не будут брать у тебя интервью.

Долгую паузу Люсьен заполнил большим глотком из своего стакана.

— Делай то, что я тебе говорю. Расспроси его, испиши кучу листков бумаги. Задавай ему дурацкие вопросы. Ты и сам знаешь, что нужно. А потом скажи: да, он был невменяемым.

— Особой уверенности я не чувствую. Это и в прошлом не очень-то получалось.

— Послушай, ты же врач, нет? Так и веди себя соответственно — будь тщеславным, самоуверенным и высокомерным. Действуй так, как и должен. Выскажи им свое мнение, и пусть только кто-нибудь позволит себе усомниться в нем.

— Не знаю. В прошлом это давало осечки.

— Делай, как я говорю.

— Раньше я так и делал, а те оба и сейчас еще в Парчмэне.

— Они были безнадежны. Хейли — совсем другое дело.

— У него есть шансы?

— Некоторые.

— Мне показалось, ты сказал: «…совсем другое дело».

— Он порядочный человек, у которого были веские причины на то, чтобы убить.

— Тогда почему у него всего лишь «некоторые шансы»?

— Закон утверждает, что причины эти недостаточно серьезны.

— Закону виднее.

— К тому же он — черномазый, и это в белом округе. А к ханжам у меня нет никакого доверия.

— А если бы он был белым?

— Если бы он был белым, который пристрелил двух ниггеров, изнасиловавших его малолетнюю дочь, жюри присяжных под руки вывело бы его в зал со скамьи подсудимых.

Басс прикончил свой стакан и принялся наливать следующую порцию. Пятую. На стоявшем между мужчинами столике высилось ведерко с кусками льда.

— Кто там у него адвокат?

— Он вот-вот должен подойти.

— Работал раньше с тобой?

— Да, но мне кажется, вы не встречались. Он пришел в мою фирму года за два до того, как меня вынудили отправиться на отдых. Молод, чуть больше тридцати. Умен, энергичен, работает как вол.

— И он работал с тобой?

— Именно это я тебе и сказал. Для своих лет у него неплохой опыт. Это не первое его дело об убийстве, только, если я не ошибаюсь, первое, в котором его подзащитный сходит с ума.

— Рад это слышать. Мне бы не хотелось отвечать на кучу глупых вопросов.

— Спасибо, что хоть моему мнению ты еще веришь. Подожди, пока он придет.

— Мне не очень-то все это нравится. Мы уже дважды пытались, и ничего не получилось.

Люсьен в недоумении покачал головой:

— Должно быть, ты самый робкий из всех докторов, каких я встречал.

— И самый бедный.

— Тебе полагается быть гордым и заносчивым. Ты же эксперт. Так и будь им. Кто это осмелится оспаривать твою профессиональную точку зрения здесь, в Клэнтоне, штат Миссисипи?

— У штата есть свои эксперты.

— Да, есть один психиатр из Уитфилда. Он потратит на обвиняемого пару часов, а затем прикатит в суд и покажет под присягой, что Хейли — самый здравомыслящий человек из всех, когда-либо обращавшихся к психиатру. Он добавит, будто ему в жизни еще не доводилось видеть психически ненормального обвиняемого. Для него сумасшедших вообще не существует. Каждый из живущих просто обречен на полное душевное здоровье. И сам Уитфилд битком набит абсолютно нормальными людьми, правда, пока речь не заходит о правительственных субсидиях лечебнице — вот тогда-то они там все лишаются рассудка. Да его просто выгонят с работы, вздумай он показать, что обвиняемый невменяем. Вот каков твой соперник.

— И жюри поверит мне автоматически?

— Ты должен действовать так, будто никогда раньше ни в чем подобном не принимал участия.

— Дважды — не забывай! Первый был насильником, второй — убийцей. И оба — в полном сознании, вне зависимости от того, что я там говорил. И оба сейчас находятся там, где находятся.

Люсьен сделал еще один большой глоток и теперь рассматривал на свет плескавшуюся в стакане светло-коричневую жидкость с кубиками льда.

— Ты сказал, что поможешь мне. Видит Бог, ты мне действительно задолжал. Сколько я устроил тебе разводов?

— Три. И я все три раза вынужден был прилюдно полоскать свое грязное белье.

— Сам виноват. Развод такое дело: либо ты уступаешь, либо все твои привычки детально обсуждаются открытым слушанием.

— Так оно и было, я помню.

— А скольких клиентов, вернее, пациентов, я направил к тебе за все эти годы?

— Не так уж и много для того, чтобы я мог расплатиться с алиментами.

— А помнишь тот случай нарушения врачебной этики, когда курс лечения, который ты назначил одной леди, заключался в еженедельном катании вместе с тобой по медицинской кушетке? Твоя больная тогда еще отказалась от защиты, и тебе пришлось звонить своему другу Люсьену, который уладил все за какие-то гроши и не допустил дело до суда.

— Свидетелей никаких не было.

— Кроме самой леди. А папки в суде, полные заявлений твоих бывших жен, требовавших развода по причине постоянных измен мужа?

— Доказать они ничего не могли.

— Им не дали возможности. Нам обоим, помнишь, пришлось ради этого постараться.

— Хорошо, довольно, довольно. Я же сказал, что помогу. Я должен буду представлять какие-нибудь собственные документы, регалии?

— Ты что, вояка, что ли?

— Нет. Просто когда начинаю думать о судебном присутствии, я нервничаю.