Порочный круг

На Марс возможно попасть разными способами. Сделать это моментально и наиболее скучно удается, пользуясь служебной телепортацией. Однако мне было совершенно не к спеху, и я решил лететь на планетолете, как это ни выглядит архаичным. Тут выяснилось, что все быстрые и комфортабельные лайнеры уже пораспроданы туристам да бизнесменам, поэтому, ежели я чаю отправиться завтра в путь, необходимо будет уповать на услуги многочисленных чахлых компаний, чья собственность — один-два замызганных грузовика с небольшими пассажирскими салонами. До Марса они тащатся, как правило, неделю. Это уже слишком долго для меня. Ломая голову над расписанием, я по счастливой случайности заметил один планетолет, который шел через кольца телепортации и должен был достигнуть цели всего за шесть часов. Правда, это преимущество компенсировалось тем, что пассажиры брались на вес. Другими словами, ехать нужно в почтовом отсеке, сидя на контейнерах с корреспонденцией. Я представил себе эту картину и решил непременно испытать такой необычный способ передвижения.

Одному лететь было скучно и небезопасно, поэтому я взял с собой Жана. Мальчишка равнодушно отнесся к моим словам, пожал плечами и сказал, что через четверть часа он будет готов.

— Ну, не торопись, летим завтра в семь, — с улыбкой остановил я его, когда он повернулся и направился к двери.

Планетолет стартовал с резервной, давно не использовавшейся площадки. Мне показалось, даже всезнайка-компьютер космодромного мобиля, развозившего пассажиров по кораблям, потратил секунду лишнего времени, соображая, как провезти нас до места. Наконец, покрутившись среди контейнеров и титановых опор барж, аппарат замер возле облупленного монстра. Рядом с кораблем стояла компания, как я понял, наших попутчиков. Ближе всех колыхалась упитанная дама в безразмерном легком скафандре. Дальше копошился в своих вещах старичок, а около него — наверняка бедный студент — молодой человек, похожий на меня, с камкодером и саквояжем в руках. На наше появление они отреагировали по-разному. Студент отсалютовал мне с Жаном, зевнул, покрутился на месте вроде ищущей места собаки и уселся на промозглый реголит в позе медитирующего йога. Старичок поднял голову, уставился сквозь нас и все шевелил беззвучно губами под закрытым прозрачным колпаком шлема. Он как пить дать и не видел нас вовсе, рассуждая о своих проблемах. А вот дама с нескрываемым испугом подалась назад — очевидно, мы имели весьма воинственный вид — и, стоя за спиной студента, склонила голову и сложила руки на животе, не то недовольная нашим присутствием, не то вспомнив нечто важное, нам неведомое.

Вскорости мы завалили в багажное отделение и разместились там, используя тюки с почтой как кресла. Заглянувший для порядка бортмеханик прокричал, заставив всех открыть забрала:

— Эта! Почту просим вас особо не мять! Валяйтесь лучше на синих мешках — в них шмотки и биться нечему.

Все уселись на мешки с одеждой. Старичок забился в угол и, отгороженный от нас коробками, вскоре захрапел. Глядя на него, студент тоже растянулся на своем ложе, вызывающе взгромоздив пыльные ботинки на мешок с заказной почтой. Жан, умещавшийся на половине тюка, свернулся калачиком и отвернулся от меня, глядя в даль отсека, на оранжевые огоньки, горевшие над люком. А я бестолково пялился на груду пакетов и думал: "Вот лежат рядышком посылки бедных, простых людей и письма богачей. Первым не по карману телепортация, вторым же не нравится безликая компьютерная связь через факсы, и они предпочитают посылать по старинке своим родным дорогие конверты на дальние, дальние планеты. Может быть, это очень даже приятно — получить издалека, за тридевять земель помятую, поистертую на краях весточку от близкого человека, написанную им самим, собственноручно, — не знаю: никто никогда не писал мне настоящих писем. С какой стороны ни глянь — везде чувствуешь себя обделенным...".

Тут я заметил, что соседка с печальной улыбкой на лице, чуть касаясь пальцами, поглаживает шелковистые волосы уснувшего Жана. Заметив мой взгляд, она поспешно отдернула руку:

— Чем вы не дети? — спросила она меня извиняющимся голосом. — Ведь все то же... Вы такие же...

В глазах толстушки была отражена искренняя жалость. Я не раз видывал такие сцены. У женщин силен инстинкт материнства. Не случайно же именно они активно борются против практики культивирования искусственных солдат-мальчишек.

— Не такие... — Я покачал в ответ головой. — Совсем не такие...

— Ну почему же?! — с жаром зашептала она. — Те же ручки, те же ножки и глазки... Боже мой, какие невинные и добрые...

Мои уста невольно изобразили улыбку:

— Не стоит... Эти ручки предназначены сжимать цевье бластера. Эти ножки топают по переборкам боевых кораблей. А в голубых прелестных глазках застывали такие картины, какие не приведи господь увидеть вам даже в кошмарном сне.

— Но это же преступление! — в порыве суеверного ужаса отшатнулась от меня соседка. — Чудовищное преступление — это же дети!