Порочный миллиардер

Он проводит пальцами по волосам, а потом слезает со стола. Я надеюсь, что он собирается исправить свою оплошность, в то же время наблюдая за тем, как сокращаются мышцы его спины, от шеи и до резинки его тренировочных шорт, пока он пересекает столовую и исчезает на кухне. Но его голос доносится до меня, и я рада слышать, что он звонит пилоту.

Я слышу часть его разговора.

– Это Карас. Мне послезавтра понадобится самолет. Потрудитесь подготовить его к четырем часам.

– Хорошо. Пришлите мне сообщение, если что-то пойдет не так.

– Спасибо.

Я чувствую удовлетворение оттого, что он заботится о том, чтобы я вовремя прибыла в Нэшвилл. Он возвращается в столовую и снова залезает на стол. Но не на то место, где сидел до этого. Он устраивается позади меня и перетаскивает меня к себе на колени.

– Мы будем учиться есть палочками.

– Тогда я испачкаюсь еще больше.

– Ну и пусть. – Он берет палочки и вкладывает их в мою правую руку. – Вот так.

Он направляет мою руку к блюду с суши и управляет моими пальцами, пока я не подхватываю ролл и не окунаю его в соевый соус. И очень осторожно мы подносим его к моему рту. И тут я осознаю: то, что мы делаем, – еще более интимный процесс, чем когда он поставил меня раком на диване.

Моя рука вздрагивает… и холодный рис с рыбой падает прямо в вырез футболки

– Черт, – говорю я. – Я знала, что это плохо кончится.

Суши, возможно, восхитительны, но мне не слишком приятно, что рис прилип к моей груди, а рыба – к низу моего живота.

Крейтон смеется, а потом засовывает руку мне за ворот футболки и достает оттуда остатки. Я поворачиваюсь и смотрю, как он кладет их в рот.

– Так еще вкуснее.

Я приподнимаю край футболки и достаю кусок рыбы, зажав его между указательным и большим пальцами. Крейтон покусывает мои пальцы, прежде чем взять в рот рыбу.

– Как насчет того, чтобы завязать с палочками? Мне везет, если я определяю, какую вилку следует брать к какому блюду. А заставлять использовать совершенно новые приспособления нечестно по отношению к простой девушке из Кентукки.

Я откидываюсь назад и прислоняюсь к нему. И это прикосновение все еще волнует меня.

– Расскажи мне об этом.

Его вопрос сбивает меня с толку.

– Рассказать тебе о чем?

– О том, каково быть девушкой из Кентукки.

Я снова оборачиваюсь и смотрю на него. Он кажется искренне заинтересованным, но это не побуждает меня к откровениям. Я росла в таких условиях, которые ему даже не снились.

– Здесь нечего рассказывать.

– Ну, в это я не поверю.

Я размышляю над тем, что могу рассказать ему.

Я родилась в крохотном городке с одним светофором. Я даже не уверена, что его можно назвать городком. Я никогда не знала своего отца, возможно оттого, что моя мама тоже не была уверена, кто им является. Я помню лишь, как складывала в мусорный пакет свои игрушки и одежду и тащила этот пакет за собой, когда мы переезжали из трейлера в трейлер, потому что мама связывалась то с одним неудачником, то с другим. Тонкие стены пропускали все звуки, когда она «отрабатывала» наше содержание.

Я нашла убежище в музыке – надевала наушники и включала полную громкость, чтобы заглушить все остальные звуки. Один из не самых ее неудачливых неудачников подарил мне iPod, в который было загружено огромное количество музыки в стиле кантри. Живя в Кентукки, я в любом случае слушала бы только кантри, но у него там были записаны и классики жанра. Лоретта Линн, старушка Риба, Джонни Кэш – я упивалась их песнями и, в конце концов, стала сочинять свои.

Когда мне исполнилось четырнадцать, моя мама спуталась с мужчиной, у которого было достаточно денег, чтобы купить ей «Кадиллак». Но он не хотел иметь дела с детьми. Она зажала в руке ключи от своей новой машины и сказала мне, чтобы я упаковывала вещи, потому что я переезжаю к бабушке.

Как уже много раз до того, я покидала все свои пожитки в мусорный пакет и загрузила его в багажник «Кадиллака». Моя единственная поездка в этом «Кадиллаке» закончилась тем, что мы пересекли реку и мама выпихнула меня из машины, как нежеланного котенка. Полагаю, мне повезло, что она не остановилась на мосту и не попыталась утопить меня. Бабушка жила в полумиле от центра общественной жизни городка. Это местечко называлось «Пинты и Булавки», а местные жители любовно прозвали его «Пойло и Яйца».

Но я не могла рассказать всего этого Крейтону. И я решила смягчить версию.

– Я из маленького городка с одним светофором. Моя бабушка воспитывала меня после того, как моя мама решила заняться своей личной жизнью. И так было лучше, потому что мы с ней часто переезжали с места на место, в зависимости от того, с кем она… встречалась в это время. Я работала в боулинге, чтобы заработать немного денег.

Моя бабушка и «Пойло и Яйца» были моим спасением, каждый по-своему. Бабушка – потому что она приняла меня с распростертыми объятиями и подарила мне любовь и стабильность, которых я не знала в первые четырнадцать лет своей жизни. Торт на день рождения, подарки на Рождество – это стало нормой жизни, а не редкими исключениями, как это было, когда я жила с мамой.

Крейтон молчит, так что я продолжаю говорить.