Порог дома твоего

— Начинается моя служба? — оживился Валерий. — Досрочно? Ну-ну, давай, мне это даже интересно. Представляю себе: входят в вагон эсвэпээс два пограничника. Росту примерно одинакового, лицами очень схожие и оба — прапорщики. Стучатся в купе. Им открывают. Ты, конечно, берешь под козырек и как старший наряда торжественно объявляешь: «Граница Союза Советских Социалистических Республик. Прошу предъявить документы». И пока мы будем листать их паспорта, разглядывать визы, пассажиры будут рассматривать нас. Внешнее сходство они, конечно, обнаружат сразу и, наверное, от удивления пожмут плечами, но вряд ли кто из них догадается, что в пограничном наряде — отец и сын. Ведь у нас с тобой все одинаково, — и Валерий дотронулся рукой до своих новеньких погон, ощупал пальцами маленькие пятиконечные звездочки. Эти погоны легли на его плечи совсем недавно, засвидетельствовав важный момент в его жизни — окончание школы прапорщиков.

— Прежде, бывало, ты все к моим примерялся… Втихомолочку, тайком, — сказал Василий Григорьевич, решив больше не скрывать от сына своих случайных наблюдений. Сквозь неплотно прикрытую дверь гостиной он не однажды видел Валерия, топтавшегося перед зеркалом в висящем на его узких мальчишечьих плечах, точно на вешалке, отцовском мундире с длинными, почти до колен, рукавами.

— Бывало, отец, бывало, — охотно признался Валерий. — Прикидывал, как выглядеть буду… Мне и невдомек было, что ты все замечаешь. Думал: пришел папаня с ночного дежурства, спит — пушкой не разбудишь. А ты, оказывается, вон как спал. Ну и хитренький же ты у меня, одним словом — пограничник.

— А может, одним словом — отец? — Василий Григорьевич, щуря в задумчивой улыбке глаза, откинулся на спинку стула, помолчал. — Вот будет расти у тебя свой мужичок, сам хитреньким станешь. Не успокоишься до тех пор, пока не увидишь, к чему у него душа лежит. А это совсем не просто, в душу заглянуть.

— Ты же все-таки заглянул. И сумел увидеть, что там… Мне-то казалось, что свою тайну я держу за семью замками. Помнишь, однажды ты спросил, по душе ли мне армейская жизнь? Что я тогда тебе ответил? Дескать, еще не пойму, малость подрасти надо. А это была чистейшая неправда, потому что уже тогда знал… Просто опасался, что ты усомнишься в моей искренности, не отнесешься к моим словам серьезно. Вот и решил, притом твердо: подрасту — тогда и поговорим. На равных.

Повзрослев, Валерик стал все чаще исчезать куда-то из дома. Бывало, вернется из школы, швырнет в угол портфель с учебниками и за дверь. Уже и обедать пора, а его все нет. В конце концов Василий Григорьевич догадался, где искать беглеца: в гарнизоне, на спортивном плацу. Рослого, физически развитого парнишку солдаты стали охотно принимать в свои спортивные игры. Он то в волейбол с ними резался, то на страже футбольных ворот стоял. Мячи ловил как заправский голкипер.

— Ты, Валера, без солдат уже и дня не живешь, — заметил ему как-то Василий Григорьевич. — Уж не собираешься ли в скором времени в казарму переселиться? Что, без них теперь не можешь?

Над ответом сын не раздумывал.

— А ты? Ты без них можешь?

— Так то ж я… Их командир…

— Ну, а я — сын командира.

Он потом и сам удивлялся своей смелости. А еще тому, что отец, обычно не упускавший случая сделать сыну заслуженное внушение, в этот раз неожиданно промолчал.

— Оказывается, — сказал он уже в другой раз, — у тебя это далеко зашло. Мы с матерью хоть кое-что и замечали, однако не думали, что события станут развиваться столь быстро. Расти же еще и расти… И вдруг… Когда же тебя на мою дорожку так потянуло? Может, помнишь?

— А отчего ж не помнить… Разве можно забыть тот день?

— Какой?

— Тот, когда ты мне экскурсию устроил. В Брестскую крепость. До самых сумерек по ее развалинам водил.

Василий Григорьевич, конечно, отлично помнил эту экскурсию. Музея в крепости тогда еще не было, да и саму территорию привести в порядок не успели. Развалины, казалось, еще не остыли от когда-то бушевавшего здесь огня. Казематы разворочены фашистскими фугасками. Вместо древних крепостных стен — груды битого кирпича. Металлические двутавровые балки межэтажных перекрытий искорежило так, будто их долго держали в жарком огне. Повсюду — ворохи окислившихся стреляных гильз, продырявленные осколками снарядов и пулями солдатские каски, изъеденные ржавчиной и погнутые стволы винтовок и ручных пулеметов.

Валерик бродил по крепости, не выпуская отцовской руки из своей, словно страшась хотя бы на миг лишиться этой надежной опоры. Расспрашивал мало, все смотрел да смотрел, и глаза его становились не по-детски задумчивыми и суровыми. Подолгу, как вкопанный стоял возле громадных блоков кирпича, оплавленного огнеметными струями. Красный, прочной крепостной кладки кирпич был превращен в бесформенные сизоватые слитки. Можно ли было даже предположить, что камень, подобно свинцу или олову, способен так плавиться! Что он тоже бессилен перед огнем!

— Папа, — негромко, задрожавшим от волнения голосом спросил Валерик, — а как же солдаты? Как они могли здесь… Они же живые… люди…