Порою нестерпимо хочется

-- Она делает это ради малыша, -- объяснял всем Генри. -- Для этого маленького проходимца. У него какие-то болезненные приступы, а местные доктора ничего не могут определить; может, это астма. Док считает, что он будет чувствовать себя лучше в более сухом климате, -- вот и попробуем. А что касается ее, можете не радоваться -- у нее сердце разрывается при мысли, что ей придется бросить своего старика: плачет и плачет дни напролет... -Он запустил в табакерку свои пожелтевшие пальцы, добыл оттуда щепотку табака и, сощурив глаза, принялся ее рассматривать. -- Так переживает из-за своего отъезда, что я прямо места себе не нахожу. -- И, запихав табак между нижней губой и десной, он осклабился и посмотрел на окружающих. -- Да, мужики, кому-то это дано, а кому-то нет.

(Все еще плача, она подходит ко мне и дотрагивается пальцем до моей распухшей губы. Потом внезапно ее голова откидывается к висящему плакату. Как будто ей что-то пришло в голову. Вид у нее странный. Она перестает плакать, и ее охватывает дрожь, словно от порыва пронизывающего северного ветра. Она не спеша откладывает книгу и тянется к плакату: я знаю, что ей не удастся его снять, так как в него вбиты два шестипенсовых гвоздя. Она делает еще одну попытку и опускает руку. Потом издает короткий смешок и кивает на плакат как птица: "Как ты думаешь, если ты придешь ко мне -- я отправлю Леланда поиграть, -- он будет на тебя так же действовать?" Я отворачиваюсь в сторону и бормочу, что мне непонятно, что она имеет в виду. Она улыбается какой-то отчаянной, вымученной улыбкой и берет меня за мизинец, словно ей ничего не стоит поднять меня. "Я имею в виду, что, если ты переступишь порог соседней комнаты и окажешься в моем мире, где ты не будешь видеть это, или, скорее, это не будет смотреть на тебя, тогда ты смог бы?" Я снова отвечаю ей тупым взглядом и спрашиваю: "Смог бы что?" Продолжая улыбаться, она наклоняет голову к плакату и произносит: "Неужели тебя никогда не интересовало, что за чудовище висит у тебя над головой вот уже шестнадцать лет? -- Она продолжает держать меня за мизинец. -- Неужели ты никогда не думал об одиночестве, которое порождает в тебе это высказывание? -- Я качаю головой. -- Ну хорошо, пошли ко мне, и я объясню тебе". И я помню, что подумал тогда: "Ну и ну, она же может поднять меня одним пальцем...")

-- А ты не думаешь... -- поспешно окликнул Бони, но Генри уже направлялся к дверям салуна. -- Генри, эй, ты не думаешь... -- словно против воли, извиняющимся тоном продолжил Бони с таким видом, что он должен задать этот болезненный вопрос только во имя блага друга, -- ...что ее отъезд... может быть каким-то образом связан с намерением Хэнка вступить в Вооруженные Силы? Я хочу сказать, тебе не кажется странным, что они оба вдруг решили уехать?

Генри останавливается и чешет нос.

-- Может быть, Бони. Трудно сказать наверняка. -- Он натягивает куртку, до подбородка застегивает молнию и поднимает воротник. -- Только дело в том, что она сообщила о своем отъезде задолго до того, как Хэнк еще только начал думать об армии. -- Глаза его блестят, а физиономия расплывается в торжествующей усмешке. -- Пока, черномазые.

(В ее комнате я, помню, подумал, что она права по поводу этого плаката. Как приятно все же было находиться вне видимости этого чудовищного творения! Но в то же время я понял, что сам факт пребывания в другой комнате еще не означает избавления от него. Более того, именно здесь, после того как она объяснила, какое влияние оказывает на меня эта надпись, я окончательно это понял и ощутил его еще сильнее. Я видел плакат отчетливо и ясно, несмотря на стену из сосновых досок, отделявшую его от меня, -- желтую краску, красные буквы и то, что было замазано этим желтым и красным, -- яснее, чем когда бы то ни было. И, почувствовав это, я уже не мог от этого избавиться, потому что оно словно вошло в меня. Точно так же, как я не заметил, как оказался в ее комнате, а когда оказался там, было уже слишком поздно.)

И снова поздняя весна -- миновало уже несколько лет со времени укрощения бейсбольного мяча. На реке рябь, снегопад благоухающих лепестков цветущей ежевики опускается на воду. Солнце ныряет в облаках, которые воинственно несутся по синему небу. На пристани перед старым домом Генри помогает Хэнку и Джо Бену складывать узлы, одежду, шляпные коробки, птичьи клетки...

-- Сколько барахла! Можно устроить настоящую ярмарочную распродажу, а, Хэнк? -- с шутливой сварливостью -- чем старше Генри становился, тем больше в нем проявлялось проказливого мальчишества, словно компенсируя суровые годы преждевременной зрелости.

-- Точно, Генри.

-- Черт побери, ты только посмотри на этот несусветный хлам!