Порт–Артур. Воспоминания участников.

Повар Кичеева всех нас три раза в неделю кормил маленькими кусочками конины, либо мулятины, а то и ослятины. Скорупе же (приказано было Кичеевым) вестовые говорили, что это говядина или телятина. Он верил этому и ел. Но как–то он зашел в кухню и увидел ногу лошади, да еще с подковой. Страшно был обижен и больше мяса не ел, хотя его вообще давали очень мало, даже конского.

Ни печали, ни радости не было среди нас в эти минуты, а какая–то нежная грусть. Невольно обращаясь к прошлому, быстро и отрывочно все мы вспоминали и особо грустное, и особо смешное, чему были свидетелями и участниками на Крестовой Горе и на ее четырех батареях.

Из всех углов крепости, где мне пришлось бывать и работать за время осады, наиболее близким мне был этот уголок. Люди ли здесь были лучше и приятнее, или сама жизнь здесь была больше по сердцу, но о Крестовой Горе и моем пункте под нею я вспоминаю до сих пор, как о милом этого тяжкого 1904 года.

С нами здесь еще до середины ноября был скромный юноша, «брюнет могучий», мичман Алексеев. Когда дела на Высокой Горе пошли хуже, вдруг по телефону его вызвали в экипаж, а на утро мы узнали, что его уже нет в живых. Ночью его послали на Высокую с ротою матросов, и в ту же ночь он был убит в штыковом бою.

Высокая была далеко от Крестовой Горы, на противоположном конце крепости, но очень хорошо была видна нам в бинокль, даже простым глазом. Взирая отсюда в ее сторону, даже во тьме, в последний раз, могли ли мы не вспомнить наших приятелей, еще так недавно сидевших здесь с нами за общим столом!

Приближалось утро, нужно было спешить к своему отряду.

Мы обнялись с Кичеевым, пожали руки остальным и пошли обратно к себе вниз. У нас все спали. Фельдшер Чаев с командой и обозом прибыл из–под Орлиного Гнезда. Было получено распоряжение по телефону: всем воинским командам оставить всё оружие на месте и возвратиться в город в свои казармы, кажется, с 8 час. утра.

Студент Подсосов был уже откомандирован обратно на госпитальное судно «Монголия». Я остался с одним помощником Лютинским. Оружия у нас, кроме моей сабли, не было, а казенное имущество нам могло еще пригодиться. Мы отправились в барак 7–й роты Квантунского флотского экипажа, который занимал теперь мой отряд, чтобы проверить, не забыли ли чего–нибудь нужного.

Мы решили немного вздремнуть до утра и, направляясь в свой блиндаж, вышли опять в нашу милую долинку, на которой столько раз на нас охотились 25–пудовыми снарядами «джапы», а мы так ловко изворачивались, убегая от них за скалы, что уцелели и… еще будем жить, а может быть… и не тужить.

В долинке была тишина, темнота могилы и безлюдье пустыни. Только за оврагом через мостик одиноко стоял, чуть заметный во мгле, давно уже пустовавший небольшой деревянный барак командира 7–й роты Квантунского флотского экипажа, поручика Тапсашара.

Мы направились к домику и остановились на мостике. Ни Тапсашара, ни его роты уже не было. Они погибли в ночь с 15 на 16–ое октября впереди форта № 3 во время вылазки, выбив японцев из трех рядов окопов, и тем спасли форт, на который 17 октября, сутки спустя, неприятель обрушился всей силой во время генерального штурма крепости.

Не вышло у него! И форт уцелел! И штурм был отбит!

Свежая рота Тапсашара из морского резерва с такой силой ринулась на врага, что из 160 человек при первом же, поразившем даже генерала Ноги и самого микадо, натиске, был убит впереди роты ее командир и 60 матросов. Оставшаяся на руках унтер–офицеров рота в течение всего дня удерживала занятые окопы и ночью на 17–ое передала их смене.

За сутки рота потеряла убитыми и ранеными весь состав. Уцелели невредимыми только не бывшие в бою 2 матроса (артельщик и повар) и солдат — вестовой командира роты. За отсутствием состава и резервов для восстановления, 7–ая рота Квантунского флотского экипажа была приказом по экипажу расформирована.

Лично я помню о поручике Тапсашаре следующее. Познакомился я с ним случайно в апреле 1904 года. Я сидел в канцелярии нашего Квантунского флотского экипажа у казначея Клафтона и от скуки стал рассматривать раздаточную ведомость на жалованье офицерам.

Вижу странную фамилию — Тапсашар. Я никогда не слыхал такой фамилии у крымских караимов и не заметил бы ее, если бы сразу не обратил внимания на ее перевод: «Тапсаашар, что по–тюркски значит: если найдет, то съест», Есть даже у нас такая поговорка: тапса–ашар, тапса–басар. Мне сразу пришла мысль, не караим ли, и я спросил у Клафтона:

— Кто этот офицер?

— А к нам назначенный 5–го Восточно–Сибирского полка, инструктор для новобранцев.

— Передайте ему, что я хотел бы видеть его, — попросил я казначея. Узнав мою фамилию, хорошо известную у крымских караимов, Тапсашар скоро со мною познакомился. Нам обоим казалось тогда, что мы единственные караимы в Порт–Артуре, и, как ни странно, оба оказались во флоте и в одной части. Позднее судьба нас сблизила.