Портной из Панамы

Ярость, охватившая Пенделя с уходом из приюта любви, не утихала – ни когда он садился в свой внедорожник, ни потом, на пути к дому, когда он медленно ехал в красноватом тумане. Ни позже, когда лежал в постели рядом с женой, ни на следующее утро, ни через день. «Мне нужно несколько дней», – сказал он Оснарду. Но на самом деле он считал не дни, а годы. Каждый свой неверный шаг, который пришлось предпринять. Каждое оскорбление, которое пришлось проглотить ради благой цели, предпочитая утопить самого себя, нежели совершить то, что дядя Бенни называл геволтом [23]. Каждый крик, который застревал в горле, прежде чем вырваться на волю. То была жизнь, наполненная тщетной бесплодной яростью, накатывавшей на него при неожиданном появлении призраков. Каждый из них, если присмотреться, походил на вечно присутствующего на торжище Гарри Пенделя.

Ярость накатывала на него сокрушительной волной, подминала под себя, заглушала все другие чувства и эмоции. И в первую очередь – любовь, страх, месть. Она разрушала тонкую стенку, разделявшую реальность и вымысел в душе Гарри Пенделя. Она говорила ему: «Хватит!», и еще «Атакуй!», и всячески показывала, что не выносит дезертиров. Но кого атаковать? Как и чем?

Мы хотим купить твоего друга, говорил ему Оснард. А если не получится, снова засадим его в тюрьму. Сидел ты когда-нибудь в тюрьме, Пендель? Да. И Мики тоже. И я видел его там. И у него еле хватало сил сказать «привет».

Мы хотим купить твою жену, говорил Оснард. А если не сможем, вышвырнем ее на улицу вместе с ребятишками. Жил ты когда-нибудь на улице, а, Пендель? Да я оттуда пришел.

И эти угрозы пистолетом, это не сон. Оснард подносил его к виску Гарри. Да, верно, Пендель лгал ему, если слово «ложь» тут вообще уместно. Он говорил Оснарду то, что тот хотел от него услышать, и пускался на невероятные хитрости, чтоб раздобыть эти сведения. А когда не получалось, просто придумывал. Некоторые люди лгут только потому, что ложь подстегивает их, заставляет чувствовать себя более храбрыми и умными, чем они есть на самом деле. Чем все эти низменные конформисты, которые ползают на животах и говорят только правду. Кто угодно, но только не Пендель. Он лгал, чтобы приспособиться. Чтобы все время говорить правильные вещи, пусть даже истина при этом находилась совсем в другом месте. Чтобы побыстрее избавиться от всех этих мучений, от этого невыносимого давления и удрать домой.

Но от Оснарда так просто не избавишься.

Пендель терзался и, как опытный самоед, рвал на себе волосы и взывал к богу, чтобы тот стал свидетелем его раскаяния. Я погиб! Это предначертано свыше! Я снова в тюрьме! Вся жизнь тюрьма! И совершенно неважно, внутри я или снаружи. И я сам навлек на себя все это! Но гнев не уходил. Воздержавшись от смешанного христианства Луизы, он прибег к полузабытым и бесстрашным выражениям Бенни. Тот, во искупление вины, обычно бормотал их в пабе «Подмигнем-Кивнем» в пустую кружку из-под пива: Мы вредили, подкупали и разоряли… Мы виноваты, мы предавали… Мы грабили и убивали… Мы извращенцы и отступники… Мы сплошная ложь и фальшь… Мы отрезали себе путь к правде, реальность существует лишь для нашего развлечения. Мы прячемся за этими отвлекалками и игрушками. Но гнев отказывался оставлять его. Ходил по пятам за Пенделем, точно кошка в кошмарной пантомиме. И даже когда он занимался безжалостным анализом своего омерзительного поведения в исторической, так сказать, перспективе, с начала времен и до сегодняшнего дня, гнев отворачивал свой меч от его груди и нацеливал на отступников, покусившихся на гуманность в целом.

Вначале было Злое Слово, – говорил он себе. И произнес его не кто иной, как Энди, ворвавшийся ко мне в ателье. И сопротивляться Энди не было никакой возможности, потому что он оказал давление. Дело не только в тех летних платьях, но и в Артуре Брейтвейте, которого и Луиза, и дети считали богом. Да, верно, строго говоря, этого Артура Брейтвейта не существовало в природе. Да и что в том удивительного? Разве каждому богу обязательно существовать, чтоб делать свою работу?

Ну и как следствие всего вышеизложенного был я. Обратился в соляной столб и слушал. И услышал несколько любопытных вещей. Но кое-чего, конечно, и не услышал или просто не удержалось в голове – что неудивительно, учитывая, какое я испытывал давление. Я работаю в сфере услуг, и я служил. Что в том плохого? А позже началось даже процветание, если так можно выразиться. И слышать я стал больше, и понимать лучше, потому что шпионское дело – это все равно как торговля или как секс, оно или идет лучше, или вовсе прекращается.