Портрет девочки в шляпе

– У нее ведь в блокаду все умерли. Осталась совсем одна в холодном доме. Вещи давно продали или в печке-буржуйке сожгли. А картина эта осталась. Бабушка хотела обменять на еду. Дед не дал. Умирал уже, а не позволил. Отдал маме моей и велел спрятать. Ни за что не продавай, сказал, и она тебя сохранит. Вот и остались они вдвоем. Девочка на картине и мама моя – девочка Аделаида. Когда было совсем худо, мама молилась на портрет, просила, чтобы спас. Так и выжили обе. Я звала ее Эльфой. Раз девочка, значит не эльф, а эльфа. Она – самое первое, что я помню. Мама повесила картинку, как я для себя определила, над моей кроватью. Засыпаю, а она мне улыбается. Посмотрю на нее – и словно копоть с души смывается. Жизнь моя так сложилась, что по музеям и библиотекам шастать было некогда. А лет двадцать назад, когда меня на пенсию выперли, шла по Невскому и вдруг вижу – она. С афиши смотрит. Оказалось, в Строгановском дворце выставка портретов всех Строгановых, какие ни есть. Ну как я могла не пойти? Нашла там и мою Эльфу. Оказалось, это не сказочный персонаж, а реальный человек. Поняла, что дворец – ее дом. Ну мне прямо не уйти было. Пошла узнавать, можно ли как-нибудь остаться. Можно, говорят. Как раз смотрители в залы нужны.

– Ничего себе! Да ваша история – сама как сказка! Удивительно просто! И опять Строганова, что интересно.

– Для меня она была Эльфой, Эльфой и осталась, – заявила Ольга Тимофеевна.

Лора осторожно погладила миниатюру.

– А знаете, что странно? Изображение школярское, что называется, из сувенирной лавки. Грубоватое и небрежное. Такие на Невском по пятьсот рублей. А костяная пластина и рамка тонкой работы. Смотрите, какие узоры. Эти точно не из ларька. Хотя, может, я и ошибаюсь. Вы не против, если я повнимательней ее рассмотрю?

– Смотри, – согласилась Ольга Тимофеевна, – может, найдешь что-то интересное.

Лоре не терпелось.

– Завтра просвечу ее в лаборатории. Можно?

– Боязно, конечно, в чужие руки отдавать.

– Мне тоже. Поэтому я вашу Эльфу из рук выпускать не собираюсь, а хранить буду в сейфе.

Лора видела, что Ольга Тимофеевна переживает за дорогую сердцу вещь. Она подлила старушке чаю и пододвинула коробочку с эклерами.

– Знаете, долгое время автором этой работы считалась художница Элизабет Виже-Лебрен. Она бежала от французской революции, потому что ходила в подружках у печально известной королевы Марии-Антуанетты, колесила по миру, пожила и у нас. Перерисовала всю российскую знать Екатерининского времени. Красивая, смелая, талантливая. В ее работах чувствовался французский блеск, а в ней самой – парижский шик. Портреты были нарядны, но… немного как бы наигранны. В них не хватало искренности. Однако в России она стала по-настоящему богата. Была очень популярна и востребована. Настоящий автор, тоже француз, Жан-Луи Вуаль был гораздо более скромным. Он считался собственным художником семьи Строгановых, но популярным так и не стал. Работы Виже-Лебрен теперь почти неизвестны широкой публике, а «Девочку в шляпе» знают и любят. Потому что в этом портрете теплота и сердечность, простота и искренность.

– А как же узнали-то? Ну, что автор не тот?

– Наша российская искусствовед доказала. Да заодно что девочка на портрете – не Лиза Строганова, как считалось, а ее старшая сестра Екатерина. Хотя в европейских каталогах полотно до сих пор считают работой Виже-Лебрен.

Лора увлеклась любимой темой и не замечала, что стрелки часов подползают к полуночи.

– Виже-Лебрен действительно писала изящные портреты. И сходство было, и лести немало. От этой умницы и красавицы были в восторге все, кроме одного человека.

– Злодея?

Лора прыснула.

– Да нет! Матушки Екатерины Второй. О портрете своих внучек она сказала, что у художницы нет ни чувств, ни понимания, одни обезьяньи ужимки.

– Эк она ее припечатала!

– Ага. Впрочем, это не помешало Элизабет и дальше стричь купоны в России.

– А что же бедолага этот, Вуаль?

– Он в России сначала в актеры нанялся, хотя окончил Академию художеств в Париже. Пробиваться не умел. Помог случай. Его работу увидел Павел Первый.

– Убиенный?

– Тогда еще живехонький и по-своему справедливый. Взял Жан-Луи в придворные художники. За талант. Как его можно было с кем-то перепутать? От «Девочки» прямо оторваться невозможно. Обожаю эту серебристую гамму. Смотрите, почти монохромная. Только лицо светится.

– А что с ним стало-то?

– Он уехал во Францию, но на старости лет вернулся. И пропал.

– В смысле?

– След затерялся. Скорее всего, умер в нищете. Жалко его.

– Говоришь о нем как о хорошем знакомом.

– Так и есть. Талантливые люди редко живут долго и счастливо.

– Полный пердимонокль, – заключила Ольга Тимофеевна.

– Не то слово, – согласилась Лора.

Они чокнулись чайными чашками и выпили за искусство. Свою Эльфу Ольга Тимофеевна убирать не торопилась. С нежной полуулыбкой девочка с портрета смотрела на них, а они на нее.

Действительно, в мире все уравновешено.

Отец Иаков