Поручик Ржевский или Любовь по-гусарски

— Ржевский, Ржевский… — пробормотала старуха. Внутри у нее опять как-то странно захихикало.

Поручик прошелся взад — вперед по комнате.

— Ну, ладно, графиня, так и быть, — сказал он, остановившись возле нее. — Уговорили! Пять шестых и памятник на кладбище.

Бледное лицо старухи внезапно порозовело.

— Мерси, — забормотала она, — гран мерси… граце… данке шон… сенкью…

Ржевский воодушевился.

— Да-с! И впридачу эпитафий могу вам сочинить. Что-то вроде: «Она картежницей была и вот — поди ж ты! — умерла.» Как, неплохо? А хотите оду? Мне это раз плюнуть!

На счет оды поручик конечно врал. Но вралось ему в эти минуты легко и непринужденно, как никогда.

— Мне… не нужны… деньги, — просипела старуха, чавкая челюстями. — Исполните мои… три желания.

— Что я вам золотая рыбка? — возмутился было Ржевский, но, увидев, что она с сердитым видом уткнулась в книгу, поспешил исправиться: — Согласен, согласен. Говорите скорее ваши три желания, графиня. Надеюсь, это не займет у нас много времени?

— Не займет, — загадочным тоном ответила она.

— Отлично-с! Каково будет первое?

Старуху затрясло как в лихорадке.

— Перенесите меня… на постель.

— Извольте.

Ржевский взял ее на руки, она обняла его одной рукой за шею. От графини пахло жасминовой пудрой и Столетней войной.

— Мерси, — чуть слышно проговорила она, оказавшись на подушках. — А теперь… второе…

— Ну!

— Снимите ваши… ш — ш — ш…

— Что-с?

Старухе не хватало воздуха. Она зачмокала губами, сглотнув обильную слюну.

— Шта — а — ны-ы-ы…

— Что??

— Штаны! Штаны!! — из последних сил выдохнула она.

Поручик по-военному быстро снял штаны.

Графиня глубоко вздохнула, со свистом втянув в себя воздух, и душа ее отлетела.

Она лежала прямая, как гладильная доска. Лицо ее окаменело в маске восторга, а застывшие глаза таращились на поручика, как на Мессию.

— Старая ведьма! — выругался Ржевский. — Нашла время копыта отбрасывать. Эка жалость!

Неожиданно за дверью послышался какой-то шум.

Поручик едва успел спрятаться под кровать, как в спальне объявился… корнет Васильков!

Глава 18. Ходоки

Поскольку корнет был сильно пьян, поиски дома графини заняли у него изрядное количество времени. Он весь продрог, уши его хрустели, как жаренный картофель, нос превратился в сосульку, усы покрылись ледяной коркой.

— Бонсуар, з — з — з…грррафиня… — стуча зубами, произнес он, приблизившись к постели. — Не п-пугайтесь, я не г-грабитель, я — к-корнет.

Старуха молчала. В свете лампады на ее лице лежала причудливая тень, и корнету казалось, что графиня глядит на него вполне заинтересованно и даже приоткрыв рот.

Ободренный ее вниманием, Васильков жалостливым голосом продолжал:

— Мне всю жизнь не везло в карты, графиня. У меня, стыдно признаться, нет денег, чтобы водить барышень в оперу. Научите меня играть в штосс. Если угодно, я готов на вас жениться. Хоть сейчас под венец пойду! И вовсе не из — за денег, а лишь из уважения к вашим сединам.

Со своего места, лежа на полу, поручик Ржевский видел, как корнет нерешительно мнется с ноги на ногу.

И тут Васильков грохнулся на колени.

— Я люблю вас, графиня! Сжальтесь же над несчастным. Я стану украшением вашей старости. Назначьте мне верные карты. Ну хоть только три.

«Три тысячи чертей тебе в задницу! — ухмыльнулся поручик. — Рано тебе еще жениться, молокосос».

По тупым ударам, раздававшимся сверху и сотрясавшим кровать, Ржевский понял, что корнет принялся биться головой о ложе.

— Ну, графи — и — ня, ну, пожа — а — луйста, — ныл Васильков.

Потом его как будто осенило, и он бойко заговорил:

— Хотите, графиня, я докажу вам, что могу быть достойным супругом? Я на все готов! Я верну вам вашу молодость. Я волью свежее вино в ваши старые меха. Вот только сапоги сейчас сниму и волью…

Разувшись, корнет уже готовился прилечь возле графини, как вдруг услышал, что кто-то идет по коридору.

В панике подхватив с пола сапоги, Васильков бросился к шкафу и затесался между платьев.

Спустя две секунды в спальню осторожно, стараясь не греметь шпорами, вошел… Денис Давыдов.

— Добгый вечег, ггафиня, — сказал он, остановившись на почтительном расстоянии от постели. — Я только на минутку. Мне стало известно, что вы отменно иггаете в штосс. Поведайте мне вашу тайну, окажите милость. На выгученные деньги я накуплю пистолетов для своего полка. И ни копейки не пгопью. Вот вам кгест! — Он перекрестился.

Старуха не издавала ни звука, и Давыдов достал пистолет.

— Вот, извольте видеть, какие штуковины я закуплю на кагточные деньги. Мне самому ничего не нужно. Все отдам на благо кавалегии. Если что и пгопью, так только на чегвонец. Не сомневайтесь, ггафиня. А? что?.. вы что-то сказали?

Старуха по-прежнему не издавала ни звука, ни шороха, ни вздоха.

Давыдов, будучи в душе поэтом, решил добавить в свой монолог немного лирики.

— Знаете ли, ггафиня, у вас такое добгое лицо, — сказал он, избегая смотреть на старуху, — оно напоминает мне божественный облик девушки, в котогую я был влюблен сто лет тому назад. Ужель то были вы?