Читаем Поселение полностью

Нет, всерьез, без баронских приколов - к марту в тайге наметает до подбородка, но пенек, по технологии, не должен превышать тридцать сантиметров. Так что лопату в охапку - и вперед! Нас двое, огребщиков, и - по технологии же - надо не только ствол раскопать до комля (и чтоб в яме вальщику было вольготно), но и дорожки от дерева к дереву. Сто берез за день - как раз на норму получается. Ну, хоть тут-то никаких рупь на рупь, сразу отлегло у меня. Правда, норму - кровь из зубов, три дня невыполнения - бригада ночует на киче. Ничего! Бутерброд с маргашкой в обед, чифирок - и наш малахольный тандем - питерский гуманитарий и дистрофик из Кизела - творил чудеса. В конце дня еще и сучкорубам помогали. Зато и смешно мне теперь слышать, будто пирамиды - дело внеземных цивилизаций. После березы этой треклятой - знаю твердо: гордо он там звучит или нет - но человек способен на всё.

Вечером приходит Гарик Златоустов, приемщик, замеряет нашу кубатуру в штабеле уже. Ждем, как приговора: ну?

- Шевельнули сегодня, мужики: шестьдесят пять! (норма - шестьдесят два).

Ура! Жаль, Родина не знает имен героев, не красоваться моему бюсту на проспекте Луначарского! А обидно, ей-богу: почитываем же газету "Лесная промышленность".

"Вальщик Овечкин награжден орденом "Знак Почета" - в течение года его бригада заготавливала восемьдесят кубометров ежедневно" - только подтереться таким вальщиком. На хвое у нас половина бригад за сто шевелят (перехвалил я славян в прошлый раз, каюсь).

Через неделю - уже весь в матерых мозолях, ремень на последней дырочке, и вдруг

- мне Гарик в машине:

- Ленька! Пойдешь приемщиком?

- А ты?

- Меня мастером технорук хочет, только, сказал, замену себе обучи. Давай - работа непыльная, сто двадцать в месяц - больше, чем мужики на березе получат.

Это все да (кроме "непыльная" - площадка под штабель расквашена гусеницами, самое грязное место в лесу), но - как-то совестно. Еще есть во мне интеллигентская слабость к пролетариату. Чувство вины. Желание слиться. Мазохизм как высшая и последняя стадия народолюбства. Безнадежно, сознаю. Все равно - чужак для них, белая косточка. Классовое чутье называется, по-научному. Может, оттого и усердствую: дескать, убедитесь - могу я как все, примите в гегемоны!..

И вот - Гарик-искуситель. Ему хорошо, у него нормальное отвращение к пахоте выходца из низов. И никто не упрекнет: нет на нем каинова клейма высшего образования.

- Так что, надумал?

- Попробуем, ладно, - выдавливаю комплекс, а втайне надежда: не утвердит технорук. Утвердил. Хехекнул только: "Ну, Ленчик этот, видно, нигде работать не будет. Пусть хоть лес принимает, хрен с ним".

Говорил же: окладник я! Такая судьба.

XIX

Зэковская душа - благодатная почва для фатализма, хотя срок сам по себе - факт совсем не коренной. Можно всю жизнь просидеть в одиночке (а ведь мы и сидим - только не все признаемся) - и не почуять дыхания фатума. Нет, убеждает другое:

вот эти сотни - и тысячи, десятки тысяч - тружеников пенитенциарной системы.

Тюремные цирики, зоновская администрация, чины из управлений... Чтобы нормальный пацан рос себе, рос, гонял собак, в носу ковырял - потом вдруг решил: пойду в тюремщики, стану ментом поганым, - не верю я в это. Ясно, стало быть, что такая их доля, на роду написано. Их беда, не вина. И не к тому я клоню, что они не нужны - может быть, даже палачи нужны, не будем решать с маху. Но недаром палачу маска полагалась: дескать, машина рубит, человеческий лик тут не при чем. А эти

- без масок - и ничего! Румяны, довольны собой. А это уже вина: им не стыдно!

Ну, не надо голову пеплом посыпать, землю грызть - но хоть ужимкой какой показать: да, сознаю, профессия моя не того... не благоухает, так скажем.

Сколько я ни вглядывался - с надеждой, добросовестно - бесполезно. Жовиальны, упитаны. Плодятся интенсивно. Вон у Канюки - шестой уже отпрыск. ("Футбольную команду хочу", - благодушествует.) Гарик мне:

- Леня! Ведь у Канючихи - еще с прошлых родов лобок лысый! И опять! Что ж он творит!

Да это прекрасно, размножение я приветствую. Хотелось бы, конечно, подкузьмить - мол, половина там зэковских - но не могу: не имею сведений стопроцентных. Но вот канючатам - им же придется с малолетства приноравливаться: папа - тюремщик. В порядке вещей, то есть, что один человек другого в клетке держит, под полным своим произволом. А это ребенку никак. Тут или папа чем-то не тем занимается (невозможно!), или зэки - не люди. А они освобождаются. И некоторые - в Серебрянке остаются. Получается, человек - что-то вроде фофана: можно скинуть, можно надеть. (По совести говоря, мы и все так воспитаны.) Но не будем о грустном, я отвлекся, а хотел - о судьбе. Возьмем фамилии. Хорошо, если ты Иванов. А вдруг - Баранов? Не бывать академиком, однозначно. В лучшем случае - генералом. Или с моей - куда уж на эпопею замахиваться... Опять же Гарик. Никаких там спецкурсов, но трепло - высшей пробы. Круче Горбачева. Травит

Перейти на страницу:

Похожие книги

Другая правда. Том 1
Другая правда. Том 1

50-й, юбилейный роман Александры Марининой. Впервые Анастасия Каменская изучает старое уголовное дело по реальному преступлению. Осужденный по нему до сих пор отбывает наказание в исправительном учреждении. С детства мы привыкли верить, что правда — одна. Она? — как белый камешек в куче черного щебня. Достаточно все перебрать, и обязательно ее найдешь — единственную, неоспоримую, безусловную правду… Но так ли это? Когда-то давно в московской коммуналке совершено жестокое тройное убийство родителей и ребенка. Подозреваемый сам явился с повинной. Его задержали, состоялось следствие и суд. По прошествии двадцати лет старое уголовное дело попадает в руки легендарного оперативника в отставке Анастасии Каменской и молодого журналиста Петра Кравченко. Парень считает, что осужденного подставили, и стремится вывести следователей на чистую воду. Тут-то и выясняется, что каждый в этой истории движим своей правдой, порождающей, в свою очередь, тысячи видов лжи…

Александра Маринина

Детективы / Прочие Детективы
Камея из Ватикана
Камея из Ватикана

Когда в одночасье вся жизнь переменилась: закрылись университеты, не идут спектакли, дети теперь учатся на удаленке и из Москвы разъезжаются те, кому есть куда ехать, Тонечка – деловая, бодрая и жизнерадостная сценаристка, и ее приемный сын Родион – страшный разгильдяй и недотепа, но еще и художник, оказываются вдвоем в милом городе Дождеве. Однажды утром этот новый, еще не до конца обжитый, странный мир переворачивается – погибает соседка, пожилая особа, которую все за глаза звали «старой княгиней». И еще из Москвы приезжает Саша Шумакова – теперь новая подруга Тонечки. От чего умерла «старая княгиня»? От сердечного приступа? Не похоже, слишком много деталей указывает на то, что она умирать вовсе не собиралась… И почему на подруг и священника какие-то негодяи нападают прямо в храме?! Местная полиция, впрочем, Тонечкины подозрения только высмеивает. Может, и правда она, знаменитая киносценаристка, зря все напридумывала? Тонечка и Саша разгадают загадки, а Саша еще и ответит себе на сокровенный вопрос… и обретет любовь! Ведь жизнь продолжается.

Татьяна Витальевна Устинова

Детективы / Прочие Детективы
Циклоп и нимфа
Циклоп и нимфа

Эти преступления произошли в городе Бронницы с разницей в полторы сотни лет…В старые времена острая сабля лишила жизни прекрасных любовников – Меланью и Макара, барыню и ее крепостного актера… Двойное убийство расследуют мировой посредник Александр Пушкин, сын поэта, и его друг – помещик Клавдий Мамонтов.В наше время от яда скончался Савва Псалтырников – крупный чиновник, сумевший нажить огромное состояние, построить имение, приобрести за границей недвижимость и открыть счета. И не успевший перевести все это на сына… По просьбе начальника полиции негласное расследование ведут Екатерина Петровская, криминальный обозреватель пресс-центра ГУВД, и Клавдий Мамонтов – потомок того самого помещика и полного тезки.Что двигало преступниками – корысть, месть, страсть? И есть ли связь между современным отравлением и убийством полуторавековой давности?..

Татьяна Юрьевна Степанова

Детективы