«Пощады никто не желает!» АнтиЦУСИМА

«Россия» еще утром потеряла половину своей артиллерии и под плотным огнем пары японских легких крейсеров стремительно утрачивала остатки боеспособности. «Нийтака» и «Оттова», казалось, поливают русский броненосный крейсер из душа. Только вместо капель воды с неба падали снаряды среднего калибра. Добрая половина их бессильно разрывалась на мощном поясе «России», но остальные сносили дальномеры, трубы, выводили из строя орудия, дырявили небронированный борт выше пояса… Через полчаса «Россия», объятая огнем с носа до кормы, могла отстреливаться на левый борт только из одного 190-миллиметрового и одного шестидюймового орудия, а ее скорость упала до семи узлов. Впрочем, в отличие от своего флагмана она хотя бы не собиралась тонуть. «Ослябя» же был совсем плох. В теории его десятидюймовые орудия должны были порвать на лоскуты приближающийся «Идзумо» еще в первые десять минут боя, но все вышло наоборот. Более скорострельные японские восьми- и шестидюймовки быстро нашпиговали этот неудачно бронированный корабль сталью и шимозой. Пожар на баке почти сразу выключил из боя еще исправную носовую башню, в которую чуть позже попало несколько снарядов, окончательно ее заклинив. Несколько ударов по трубам к 13.30 снизили ход броненосца до девяти узлов, но главная проблема была не в этом и даже не в пожарах, охвативших весь корабль. Нос и корма броненосца — его ахиллесова пята с момента рождения. Даже кое-как прикрытые импровизированной броней в доке Владивостока, они снова поставили «Ослябю» на грань гибели. Импровизированная защита из тонких броневых листов смогла только несколько снизить размер пробоин и отразить первые попадания. Увы, но после первого попадания приклепанный поверху на обшивку дополнительный лист просто отрывало. Каждый следующий фугасный снаряд оставлял в месте попадания огромную дыру, и к моменту расхождения с японцами запас плавучести «Осляби» снизился до пугающих тридцати процентов. При этом вода продолжала поступать, и вскоре общая масса «лишней» воды в потрохах корабля перевалила за две тысячи тонн. Крен на левый борт достиг семи градусов и требовал срочных контрзатоплений. Но впускать воду в корабль, уже стоящий на краю водяной могилы, надо было очень осторожно. Обе мачты корабля были сбиты, и подать сигнал на «Пересвет» не было никакой возможности. В этих условиях командир броненосца Добротворский решил отказаться от преследования Камимуры и отвернул к берегу. Единственным более-менее целым русским кораблем из трех осталась «Паллада», ради спасения которой и завязался бой.

Прорыв не дался даром и японцам. «Идзумо» снизил ход до 15 узлов, принял полтысячи тонн воды, потерял половину запаса плавучести и большую часть казематной артиллерии правого борта. «Цусима» к концу прорыва полностью прекратил огонь, на правый борт у него не могло стрелять ни одно орудие. Правда, большая их часть вышла из строя из-за слишком частой стрельбы, собственные шимозные снаряды начали разрываться в перегретых стволах. Шедшая концевой «Оттова» пострадала от продольного огня отставших русских и теперь с трудом поспевала даже за поврежденным «Идзумо». Хотя то, что она все еще была на плаву и сохраняла ход, уже было чудом. После поворота Добротворский приказал расстреливать концевой японский крейсер полными бортовыми залпами как «Осляби», так и «России» с «Палладой». Получив почти одновременно десятидюймовый бронебойный снаряд с «Осляби» и «России» 190-миллиметровый фугас, приправленные парой шестидюймовых попаданий… «Оттова» могла БЫ сразу пополнить список потерь японского флота. Но… Снаряд с «России», способный разнести половину верхней палубы, ограничился сбитием носовой трубы. А болванка весом в двести килограммов, прилетевшая с «Осляби» и способная дойти до машин крейсера и оставить его без хода, отрикошетила от скоса бронепалубы, прошла крейсер насквозь и, не взорвавшись, упала в море с левого борта. «Нийтака» потеряла несколько орудий и щеголяла пожаром на юте. Но в целом этот отдельный бой в рамках большого сражения японцы выиграли вчистую. «Ослябя» уже не мог дойти до Порт-Артура, и теперь ему оставалось две дороги — в Вейхайвей на ремонт и, возможно, интернирование, или на дно, если японцы не оставят его в покое.