Послание Чехова

О Сахалине Чехов написал большой исследовательский труд; это важная веха в его творческой биографии, и о ней следовало бы говорить отдельно. Но в его рассказах и повестях каторжный остров не изображен и только в одном рассказе («В ссылке») показана Сибирь. Посещение стран Западной Европы очень мало отразилось в художественной прозе Чехова, а восточные экзотические страны и вовсе не нашли никакого отражения. Кое-что говорилось только в письмах, для публикации не предназначавшихся. Возвращаясь из путешествий, он писал не о заморских краях, а по-прежнему о родимой российской глубинке. Так зачем же ему был нужен «весь земной шар»? Или охота к перемене мест была просто личным свойством Антона Павловича, особенностью его непоседливого характера, а не потребностью художника?

Нет, это не так. Именно как художнику Чехову было нужно видеть далеко и во все стороны. Пополнение запаса впечатлений, встречи с новыми людьми, новыми ландшафтами писателю, конечно, необходимы, но и это не главное. Главное – путешествия помогали обрести вольное творческое дыхание и высоту точки зрения. Большие пространства мира наводили на большие мысли, духовный горизонт раздвигался, к явлениям локальным прилагался общечеловеческий масштаб – вот почему росло мировое значение искусства Чехова. «Гусев», «Дуэль», «Черный монах», «Студент», «Палата № 6», «Моя жизнь», «В овраге», «Чайка», «Три сестры», «Вишневый сад» – произведения такого высокого духовного полета, какого не было даже в лучших «досахалинских» вещах Чехова.

Конкретные впечатления и наблюдения, выносимые Чеховым из поездок в чужие края, преломлялись в его художественной прозе сложными опосредованными путями. Какая-нибудь замеченная деталь могла дать импульс творческой мысли. Не исключено, что даже привезенные с Цейлона удивительные зверьки мангусты, величиной с котенка, побеждающие в бою гремучих змей, давали пищу творческому воображению писателя.

Однако он вывез с Цейлона не только мангустов и не только память о «пальмовых лесах и бронзовых женщинах» (П., 4,140). На Цейлоне был задуман один из самых сильных рассказов – о «бессрочно отпускном» русском солдате с простецкой фамилией Гусев. Посылая Суворину этот рассказ, Чехов просил указать в публикации место и время его «зачатия» – «Коломбо, 12 ноября» (П., 4, 148). Очевидно, это имело для автора какое-то потаенное значение.

Но ни Цейлона, ни Сахалина как таковых в рассказе нет. Место действия (если тут можно говорить о действии) – безбрежный океан, пароход («носатое чудовище»), душный судовой лазарет, где один за другим умирают больные русские солдаты. Умерших зашивают в брезент и под заупокойное пение бросают за борт. Процедуру морского погребения Чехов видел на пути из Гонконга в Сингапур и потом писал Суворину: «Когда глядишь, как мертвый человек, завороченный в парусину, летит, кувыркаясь, в воду, и когда вспоминаешь, что до дна несколько верст, то становится страшно и почему-то начинает казаться, что сам умрешь и будешь брошен в море» (П., 4,140).

В финале рассказа так хоронят Гусева. С пристальной точностью, как бы глазами неведомо где находящегося наблюдателя, изображен путь мертвого тела под водой. Сначала оно быстро идет вглубь, потом медленнее, течением его относит в сторону, вокруг него зигзагами носятся стаи рыбок-лоцманов, важно появляется акула, подплывает под Гусева и, поиграв с ним, острыми зубами разрывает парусину, из нее выпадают и летят на дно колосники, для тяжести зашитые вместе телом. Как пожирает акула то, что еще недавно было живым человеком, – не описано, но сразу же взор подразумеваемого наблюдателя поднимается высоко к небу, где в это время развертывается волшебная феерия захода солнца. И это зрелище тоже описано со скрупулезной точностью: одно облако похоже на триумфальную арку, другое на льва, третье на ножницы, протягивается зеленый луч, потом фиолетовый, золотой, розовый… И наконец: «Небо становится нежно-сиреневым. Глядя на это великолепное, очаровательное небо, океан сначала хмурится, но скоро сам приобретает цвета ласковые, радостные, страстные, какие на человеческом языке и назвать трудно» (С., 7, 339). Так заканчивается рассказ о кротком, никогда не жаловавшемся солдате Гусеве, ушедшем в бессрочный, вечный отпуск.

Закат солнца над океаном Чехов также видел во время своего путешествия. Беглое упоминание в письме: «Если в царстве небесном солнце заходит так же хорошо, как в Бенгальском заливе, то, смею вас уверить, царство небесное очень хорошая штука» (П, 4,147).