Послание Чехова

Откуда у женщин – именно у женщин – такая предрасположенность к мимикрии? Если бы Чехов в свою зрелую пору вернулся к замыслу «Истории полового авторитета», он, вероятно, искал бы истоки женских пороков и слабостей не в физиологии, а в социальной сфере, в общественном статусе женщины, имеющем глубокие исторические корни и выраженном пословицей «Курица не птица, баба не человек». Испокон веков женщина подчинялась мужу, была на рабском положении, которое вынуждало ее хитрить и лукавить. Не случайно появилось отражающее одну из черт рабской психологии выражение «лукавый раб». Женщине нередко удавалось верховодить в семье, навязывать мужу свою волю – для этого нужно было притворяться, прибегать к ухищрениям, уверткам, так как добиться чего-либо собственными силами и умом, помимо мужа, все равно невозможно. «Худой муж умрет, добрая жена по дворам пойдет»; «С ним горе, а без него вдвое»; «Птица крыльями сильна, жена мужем красна» – таких пословиц тоже сложено много.

В просвещенном XIX веке, тем более в культурной среде, уже не считали, что «баба не человек»; высказываться в этом смысле мог только какой-нибудь одичавший степной помещик – на то он и «печенег» (в одноименном рассказе Чехова). Напротив: женщину поэтизировали как существо нежное, изящное, с утонченными чувствами, удаленное от грубой прозы, в которую погружены мужчины. Тут было немало лицемерия, поскольку «половой авторитет» все равно сохранялся: необходимым женским уделом по-прежнему мыслились только замужество, семья, занятие домом и детьми. Обычай «вывозить в свет» юных девиц был, в сущности, формой приискания для них выгодных женихов, этим озабочены были не столько девицы, сколько их маменьки. С резкой прямотой о том говорится в «Крейцеровой сонате» Льва Толстого: «Ах, происхождение видов, как это интересно! Ах, Лиза очень интересуется живописью! А вы будете на выставке? <…> Моя Лиза без ума от музыки. А вы почему не разделяете эти убеждения? А на лодках!..» А мысль одна: «Возьми, возьми меня, мою Лизу! Нет, меня! Ну, хоть попробуй!..»[70]

Интерес Лизы (Нади, Вари, Маши) к музыке, живописи, даже к происхождению видов, служил ей украшением, как наряды и косметика, помогал завлечь интеллигентного мужа, но после того как цель достигнута, становился излишним придатком к семейной жизни – доступ к профессиональным занятиям наукой, искусством, вообще к большинству «мужских» профессий был или закрыт, или затруднен. Шамохин говорит о женском образовании: «Учиться в институте трем языкам и алгебре и потом, вступая в жизнь, не знать, что делать с этими языками и алгеброй <…> какое это образование?» (С., 9,403)

Двусмысленное, фальшивое положение женщины в интеллигентной среде содействовало формированию характеров, подобных Ариадне. Извечная раба стремилась поработить своего извечного поработителя, восторжествовать над ним, пуская в ход женские чары, которые он сам же ей приписал в качестве главного ее достоинства. Она научилась манипулировать чарами расчетливо, для вполне материальных целей. Тут было и подсознательное желание отомстить угнетателям-мужчинам, взять реванш. Огромные средства, которые вкладывались в промышленное производство предметов роскоши, изысканных женских нарядов, ювелирных безделушек, также были своеобразной данью, взимаемой с мужчин за их «половой авторитет», выкупом за правовое унижение женщин. Бескомпромиссный Шамохин находит, что для достижения равенства полов женщина «должна одеваться, как мужчина. Губную помаду, пудру, папильотки, всю эту мерзость, конечно, за борт» (С., 9,404).

Не разделяя ни крайностей взгляда Шамохина на женский вопрос, ни крайностей феминизма, Чехов прекрасно понимал несправедливость женского бесправия, ведущего к психической ущербности как женщин, так и мужчин. (Это ясно выражено не только в «Ариадне», но в рассказах «Бабы», «Анна на шее» и других.) Однако он был совершенно не склонен извинять Ариадну и подобных ей как жертву социальных условий. Он вообще не признавал оправдательных ссылок на влияние среды, веяния времени, наследие крепостничества, неправильное воспитание и так далее. По Чехову, человек ответственен за себя и не должен перелагать свою личную вину на «условия». Герой «Дуэли» Лаевский жалок, пока усиленно ищет самооправдания в том, что он принадлежит к поколению «лишних людей», живет в «наш нервный век», что «дворянство вырождается» и пр., – настоящим человеком он становится, когда осознает, что быть таковым или не быть, зависит от него самого и ни от кого больше. Героини «В овраге»,