Покачиваясь от усталости, Виктор вышел за дверь, кивнув по пути Шершню. Все это время, пока продолжался разговор, он украдкой поглядывал на друга из детства, пытаясь понять, какие перемены в нем произошли и, к своему удивлению, не обнаруживал этих перемен. Будто бы Шершень просто шагнул через годы, слегка округлился, немного почерствел — но это могла сказываться усталость. Одень его сейчас в школьную форму, нацепи пионерский галстук и… даже бриться не надо!
Что ж… у них еще будет время поговорить… По крайней мере, он на это надеялся.
В коридоре было темно. На полу под вздыбившимся линолеумом скрипнула доска. Виктор замер, постоял, прислушиваясь. Тихо. Он открыл дверь в кабинет, где спала Лена, ее ровное, едва слышное дыхание было похоже на дыхание ребенка.
Странное, незнакомое чувство ответственности охватило его — в колонии он всегда думал только о себе, теперь же… когда рядом находится маньяк, упрятавший ее отца за решетку до конца жизни, он должен быть начеку.
Виктор обыскал все шкафы с низу до верху, но искал не еду, сигареты или выпивку, а скрытые жучки, камеры, записывающие устройства или непонятные коробочки с проводами, — от доктора можно было ожидать какой угодно подлости, и Виктор ни на грамм не верил в его благие намерения. Однако вытащить из эскулапа правду пока не представлялось возможным — не пытать же его в самом деле. Да и в том, что пытки помогут, Виктор сомневался.
Боялся он одного: что, как и раньше, они, даже не подозревая, снова станут подопытными кроликами. Только какой дьявольский эксперимент на этот раз им уготован — оставалось только догадываться.
Второй раскладушки он так и не нашел. Зато в шкафу обнаружился скатанный армейский матрац, внутри которого угнездилась маленькая и тощая подушка. Он секунду помедлил — ему очень хотелось постелить рядом с раскладушкой Лены, чтобы видеть ее подрагивающие длинные ресницы и слышать спокойное дыхание.
Однако, поразмыслив, Виктор опустил матрац впритык к двери — если доктору захочется проникнуть в комнату, сделать бесшумно это не выйдет. Спал Виктор чутко, улавливая даже незаметные и едва слышные шорохи, вызванные человеческим присутствием — колония научила быть начеку даже во сне.
Он положил под подушку нож, с которым не расставался, опустился на матрац и замер, глядя на Лену.
Она спала в каком-то метре от него — настоящая, живая, невероятно привлекательная с короткой стрижкой аля Шинед О’Коннор. Может быть… — подумал он, может быть, у них еще все получится? Сколько он мечтал об этом, строил планы и вот — она рядом… а впереди опять маячит черная пропасть. Почему так всегда происходит — как только цель, желаемое, казалось бы, вот-вот будут достигнуты, обязательно что-нибудь случается и одним щелчком отбрасывает тебя вновь на исходную позицию. На старт.
Лицо Лены расплылось, потемнело. Он вдруг оказался на стадионе — том самом, где поджарые бегуны готовились к старту, оператор в огромных наушниках медленно поворачивал прямоугольную трубу телевизионной камеры, черный прямоугольник табло попеременно высвечивал имена и номера участников забега, а снизу, к тому месту, где он сидел, обливаясь потом, поднимался щеголеватого вида мужчина. И все это было будто бы в самом деле. Чувство невероятной реальности едва не сбило Виктора с ног. Дыхание перехватило, руки и ноги закололо иголками, лицо обдало жаром — он повернулся и хотел сказать тете Оле, что не нужно разговаривать с этим мужчиной, не нужно ничего у него брать и отдавать ему деньги тоже не нужно! И — он не скажет, ни за что и никогда не скажет, кто придет первым в этом соревновании.
Мужчина поднимался все выше и выше и вот уже он поравнялся с их рядом — но Витя не мог различить его лица, хотя он был всего в каких-нибудь десяти метрах.
Витю поглотил безумный ужас — человек без лица приближался все ближе и ближе. Тетя Оля смотрела на него зачарованно, не в силах оторваться, и Витя понимал почему — его ужасающая личина, вернее, ее полное отсутствие, притягивала взгляд словно магнит.
И когда между ними оставалось несколько метров, Витя закричал.
Дернулся было вперед, чтобы схватить тетю Олю, повернуть ее к себе, не дать ей сделать эту ставку, но какая-то ватная, смолистая атмосфера сковала его движения и вместо того, чтобы вскочить с мокрого от пота сиденья, он едва шелохнулся.
Чудовищным усилием воли, Витя поднял руки — это заняло целую вечность. Набрал в рот воздуха, легкие налились свинцовой тяжестью — вот-вот он коснется ее плеча, оставался какой-то миллиметр, доля миллиметра!
Мужчина уже стоял прямо перед ней. Но смотрел он не на женщину, расплывшуюся в подобострастной улыбке — чернеющий провал его личины был устремлен на Витю.
Мальчик похолодел и понял, что крикнуть он не сможет. Он вообще не сможет выдохнуть, потому что раскаленный, кипящий как лава воздух отказывался повиноваться судорожным движением диафрагмы.