Послания

Вот замерзающая Волга. Вот нож, Евангелие, кровать.Ты уверяешь, что недолго осталось им существовать.Ты повторяешь, взор сужая, что мучающее нас во сне,бесспорно, правда – но чужая. А явь – на вороном конечетвёртый всадник, имя коему я не смогу произнести,хотя тревоги и покоя мне тоже хочется. Свисти,

степной разбойник, разверзайся, небесный свод.И льва, и зайца,и горлицу, и всех иных простуженных зверей земныхк вратам заснеженного рая, ничьей вины не разбирая,уже ведёт среди могил серьёзный ангел Азраилпод звуки песни колыбельной. Но слов её издалекане услыхать. Лес корабельный сведён. Усердствует река,

течёт река, точильный камень по дну глубокому влача,где беспокойно дремлет Каин – один, без плача и врача…

«Где цвела герань под писк воробья, где в июне среди аллей…»

Где цвела герань под писк воробья, где в июне среди аллейжгли тополиный пух сыновья шофёров и слесарей, —там царь Кащей над стихами чах, как всякий средний поэт,

не зная, сколь трудно писать о вещах, которым названья нет.Ах, время, время, безродный вор, неостановимый тать!Выходила на двор выбивать ковёр моя молодая мать, —а меня Аполлон забирал в полон, кислоты добавив к слезе,и вслепую блуждал я среди колонн, вокзалов и КПЗ.Блажен, кто вопль из груди исторг, невольно укрыв плащомлицо; блажен возвративший долг, который давно прощён;

блажен усвоивший жизнь из книг, а верней сказать, из однойкниги. И жалок её должник, с громоздкой своей винойне в силах справиться. Как спасти неверующего? Где онпоёт, растягивая до кости военный аккордеон,когда мелодия не в струю, о том, что давно прошло,как было холодно в том краю, и ветрено, и тепло?

«То зубы сжимал, то бежал от судьбы…»