Послания

Побледнели ртутные фонари, шелестит предутренняя пороша,изо рта у прохожего, словно душа, вылетает солоноватый пар.Что ж ты передо мною, бессонница, деревенская книгоноша,раскладываешь свой небесный, запылившийся свой товар?Весь твой ассортимент я давно изучил от корки до корки,а перечитывать нет ни сил, ни охоты, тем более что очкипомутнели от времени. Зимний мир, праздный пир,дальнозоркийвзгляд Ориона в тёмные окна! В конце последней строкипускай стоит многоточие, я не против, только в начале —обязательно – первый снег на Пречистенке, первыйнадсадный крикноворождённого, первые листья на тополе, первые – что? —

печали?Нет, не эти зверки мохнатые, Иисусе, к ним я слишком привык.Убран ли стол яств, как положено? Покрыты ли лакомцарапины?Сверкает ли нож золингенской стали с ручкоюиз моржовой кости?Ах, как хочется жить, делать глупости, танцеватьпод Алёну Апину —даже зная, что час неурочный, кто умер, а кто разъехался,и никакие гостине вломятся в дом, хохоча, размахивая бутылкамии тюльпанами,спрятанными от мороза в сто бумажных одёжек, в сто газет

с безумными новостями. Помнишь – дыша туманами,тихо пройдя меж пьяными?В назидание юношам можно считать, что вообще-тонадежды нет,отчего же она так упорно возникает из праха,и трепещет снова и снова,и в архивах у Господа Бога ищет пепел горящей степной травы,ищет горнего холода и долинного света – синего, золотого,как потрескавшаяся майолика на глиняных куполах Хивы.

«Вьётся туча – что конь карфагенских кровей…»

Вьётся туча – что конь карфагенских кровей.В предвечерней калине трещит соловей,беззаботно твердя: «всё едино»,

и земля – только дымный нетопленный дом,где с начала времён меж грехом и стыдомне найти золотой середины.Светлячков дети ловят, в коробку кладут.Гаснет жук, а костёр не залит, не задут.Льётся пламя из лунного глаза.И вступает апостол в сгоревший костёл,словно молча ложится к хирургу на стол,поглотать веселящего газа.Но витийствовать – стыд, а предчувствовать – грех;так, почти ничего не умея,мёртвый мальчик, грызущий мускатный орех,в чёрно-сахарном пепле Помпеи

то ли в радости скалится, то ли в тоске,перетлевшая лира в бескровной руке(ты ведь веруешь в истину эту?ты гуляешь развалинами, смеясь?ты роняешь монетку в фонтанную грязь?Слёзы с потом, как надо поэту, —льёшь?) Какие сухие, бессонные сны —звонок череп олений, а дёсны красны —на базальтовой снятся подушке?Раб мой Божий – в ногах недостроенный корабль,и непролитое молоко —серой патиной в глиняной кружке.

«Аще выберусь к свету из нощи…»