В этот час безопасней про третьих лицразмышлять. Попробуй остановихворь пространства, единственной смерти роств каждой клетке космоса. Рысьих лаптяжелы удары. Остыл, ослабцарь одышки, кашля ночного раб,ветер севера, мой безрассудный друг,мой безвременный, мой неопрятный брат,вырывает чашу из женских рукгневен, выспренен, не в своём уме,не ища привязанности ни в компомутневшим оком светя во тьме,он становится собственным двойником,в раннем детстве умершим близнецом,молодцом, забывающим мать с отцомради чёрствой горечи, ради негбезымянных, светлых, как первый снегв дачной местности, заглушающий перекличкуэлектричек. Зажечь ли о свечку спичкуи прикрыть ладонью? Уснуть? Уйти?Улетай, мотылёк, ускользай, лети…
«Кризис среднего возраста – вещь тривиальная. Дело…»
Кризис среднего возраста – вещь тривиальная. Делов том, что современному обществу свойственно преклонятьсяперед молодостью. Но Фортуна-злодейка давно проделазолотую нитку в иголку, и к вечеру не желает знатьсяс надоевшим клиентом, всезнайкою и задрыгой.Между тем он смертельно устал. Наклонившисьнад пыльной книгой,он не слышит ни в полдень, ни ночью, ни спозаранку,как со двора зовут его сверстники поиграть в орлянку,в помутневшее зеркало глядя, он не замечает даже,как жена, глотая чёрные слёзы, молчит над пряжей,он забыл, что четвертый ангел от Иоаннавылил чашу свою, скорбя, на солнце, что безымяннатварь земная, покуда – что мышь по васильковому полю —не побежит от своего творца, в чудном страхе стремясьна волю.«Эй, – твердит, – молодежь моя, где вы, ученики мои?Я надену тапки, я уксусом теплым и мылом оливковымруки вымою.Я ещё…» Потерпи, не отчаивайся, не задыхайся,ты ещё успеешь, подняв тусклые глаза по ошибке,увидать в окне второго этажа пожилого китайца,в одиночестве играющего на серой скрипке.