Послания

Одним хлыстовское радение, другим топорное наследиереволюционной академии, юродство ли, трагикомедия —не успокаивается дух воинственный, стреляющий в коршунаи аиста,стремится к истине единственной, отшатывается, задыхается,но – то ли ветер с юга, то ли я, один под облаками серыми,запамятовал, что история богата скорбными примерамипредательства и многобожия да снежной крупкой безымянною,что сыплется над светлокожею равниной, над открытой раноюотвергнутого человечества… А мне твердят – свобода лечитсядругой свободой, над тобой ещё, постой, сгустится время

влажное,как бы мамаево побоище, где плачут дети гнева княжьего, —нет, мне роднее муза дошлая, сестрица пьяницам, поющим онерастревоженности прошлого и невозможности грядущего.

«Мороз и солнце. Тощая земля…»

Мороз и солнце. Тощая земляв широких лысинах, припудренных снежком,почтовый ящик пуст. Читай, работы не прислали.Весь день я отдыхаю от души.То запускаю самодельный сборниксоветских песен, то, поёживаясь, смотрю

чудовищные сталинские лентыпо телевизору, то попиваю водку,то антологию «Стихи тридцатилетних»дотошно перелистываю, гдечешуйчатые бурлюки и айзенбергина мелководье бьют упругими хвостами,где маленькие бродские из норокпотешные высовывают мордашки,где уценённые цветаевские барбитугие силиконовые грудкипоказывают публике… Как славно!

Вот юркий притаился кушнерёнокв руинах Петербурга, не заметивбольшого маяковского хорькапоблизости, вот серенький айгилетит с огромной коркой, детка-брюсовпод плинтусом усами шевелит…Бог в помощь вам, друзья мои! Всё лучше,чем торговать дубленками, писатьв «Российскую» иль «Новую» газету,ширяться героином и т. п.Точней рифмуйте, образы поярче

ваяйте да синекдоху-голубуне обижайте, алкоголем незлоупотребляйте, и не забывайте,с какою горькой завистью на васглядит из ада робкий Баратынский,и как пыхтят в ночи дальневосточнойчетыре вора, что на переплавку тащатсто шестьдесят кило отменной бронзы —запоздалый памятник, точнее, кенотафворонежскому жесткоглазому щеглу.

«Упрекай меня, обличай, завидуй…»