Послания

Так вездесущая моль расплодилась, что и вентилятор не нужен.Так беспокойная жизнь затянулась, что и её говорок усталыйстал неразборчив, сбивчив, словно ссора межнезадачливым мужеми удручённой женою. Разрастаются в небесах кристаллыокаменевшей и океанской. К концу десятого месяцаримского года, когда католики празднуют РождествоИскупителя, где-то в Заволжье по степным дорогам носится,беситсябесприютная вьюга, и за восемь шагов не различишь ничего,и ничего не захватишь, не увезёшь с собою,

кроме замёрзших болотныхогоньков, кроме льда, без зазоров покрывающегобесплотные сводывоображаемой тверди, кроме хрупкой любви.Всякое слово – отдыхи отдушина. Где-то в метели трудится, то есть молчит,белобородыйСанта-Клаус, детский, незлой человек, для порядкапохлёстывая говорящегосеверного оленя, только не знаю, звенит ли под расписной дугойсеребряный колокольчик, потому что он разбудил бызимующих ящериц

и земноводных, да и утомлённых ёлкою сорванцов-баптистов.Другойбы на его месте… «Прочитай молитву». – «В царствостепного волкаи безрассудной метели возьми меня». Вмёрз ли ночной паромв береговой припай? Снежная моль за окном ищет шерстии шёлка,перед тем как растаять, просверкав под уличным фонарём.

«Прижми чужую хризантему…»

Прижми чужую хризантемук груди, укутай в шарф, взгляни

в метель. Младенческому телунебес так холодно. Однипрохожие с рыбацкой сетьюв руках рыдают на ходу,иные буйствуют, а третьи,скользнув по облачному льду,уже спешат в края иные,в детдом, готовящийся нам,где тускло светятся дверныепроёмы, где по временамминувшим тосковать не принято —и высмеют, и в ПТУ

не пустят. Что ты, милый. И не тоещё случается. Ау,мой соотечественник вьюжный.Как хрупок стебель у цветкаединственного. День недужныйсворачивается – а покаступай – никто тебя не тронет,лишь бесы юные поют —должно быть, Господа хоронят,Адама в рабство отдают…

«Видишь ли, даже на дикой яблоне отмирает садовый привой…»