Тайком прокравшись в лунный сад(там, верно, сторож – ну и ладно!),священник с физиком сидятпод небом осени прохладной.Корнями тихо шевелявслед уходящим поколеньям,ликует влажная земля,и пахнет яблоком и тленьем.Повесив нос, наморщив лоб,молчит во тьме и смотрит кривонемолодой печальный поп,своё прихлёбывая пиво.А физик чешет волосаи ласково твердит: не будем!Жизнь есть не более, чемсамозарождающийся студень.Проникновенна и мертва,луна кругла, а не двурога,попомни, поп, мои слова,не сокрушайся, ради бога!А бог, кряхтя, вдали ружжорядит селитрою толчёнойи приговаривает: ужотебе, старательный учёный!
«Проповедует баловень власти…»
Проповедует баловень власти,грустно усом седым шевеля,что рождается смертный для счастья,будто птица – парения для.Беломорский вития, о чём тыбеспокоишься, плачешь о ком,в длани старческой, словно почётныйзнак, сжимая стакан с мышьяком?И пока прокажённый в пустынеприближаться к себе не велит,и твердит свои речи простые,и далекого Бога хулит, —знаем мы – зря бунтующий жительтак ярится на участь свою.Отчитает его Вседержитель,и здоровье вернёт, и семью.Всё пройдёт, всё пойдёт как по нотам,будет сентиментален конец,прослезится Всесильный, вернёт Они верблюдов ему, и овец.Что ж печальны Адамовы внуки?Или мало им дома тоски,где бросается горлица в рукии сухие стропила крепки?Или мало дневного уловаи невольных вечерних забот?Но листающий книгу Иовасловно жидкое олово пьёт.
«Я запамятовал свою роль, а была она…»
Я запамятовал свою роль, а была онатак ясна и затвержена, такблаголепна. Дымок от ладана,в кошельке пятёрка, в руке пятак —только света хриплого или алогоя не видел, орехов не грыз сырых,ибо детских жалоб моих достало бына двоих, а то и на четверых.Звякнул день о донышко вдовьей лептою.Отмотав свой срок, зеленым виномопоён, в полудрёме черствеющий хлеб пою,метеор, ковыль на ветру дрянном.Славно тени бродят при свете месяца.Что-то щедрое Сущий мне говорит.И в раскрытом небе неслышно светятсязолотые яблоки Гесперид.