Послания

Лечь заполночь, ворочаться в постели,гадательную книгу отворя,и на словах «как мы осиротели»проснуться на исходе января,где волны молодые торопливыи враг врагу не подаёт руки,—в краю, где перезрелые оливыкак нефть, черны, как истина, горьки.Вой, муза, – мир расщеплен и раздвоен,где стол был яств – не стоит свечи жечь,что свет, что тьма – осклабившийся воинтанталовый затачивает меч,взгляд в сторону, соперники, молчите —льстить не резон, ни роз ему, ни лент.

Как постарел ты, сумрачный учительсловесности, пожизненный регентпослевоенной – каменной и ветхой —империи, в отеческих гробахзнай ищущей двугривенный заветный —до трёх рублей на водку и табак,как резок свет созвездий зимних, вещих,не ведающих страха и стыда,когда работу начинает резчикпо воздуху замёрзшему, когда,отбредив будущим и прошлым раем,освобождаем мы земной объём,и простыню льняную осязаем,и незаметно жить перестаём.

Весь путь ещё уложится в единыймиг – сказанное сбудется, но нежди воздаянья. Неисповедимыпути его – и ангел, в полуснепарящий, будто снег, над перстью дольней(и он устал), не улыбнётся нам,лишь проведёт младенческой ладоньюпо опустелым утренним устам.

21 ФЕВРАЛЯ 1996

Как бы во сне – в том самом, лет в тринадцать,где на закате бил зелёный луч,где ничего не стоило поднятьсяи распластаться возле самых туч,и в страхе плыть над мелкой, дробной картой, —

что видел ты, о чём ты говорилпод утро, где когда-то Леонардоиспытывал заветный винтокрыл?Вот некто связанный, молчащий передсинедрионом, с кровью на крылах.Вот Брейгель – пусть никто ему не верит, —холст обветшал, окислившийся лакпотрескался – но в клочьях амальгамыто друга различаем, то врага мы,пока густеет потный, топкий страхв толпе, что пятится с распятьями в руках.Кто воздух перевозит на позорныхтелегах, кто глядит издалекана родину полей и щук озёрных,

то заикаясь, то лишаясь языка, —а наверху, от гор и мимо пашенплывёт орёл – и ветр ему не страшен —на чёрный пень, и мы с тобой за нимлегко и недоверчиво летим.Мазок к мазку, на выдохе, в размахестаринной кисти – видишь, вдалекевчерашний царь бредёт к дубовой плахе —в рогожном платье, в жёлтом колпаке, —проснусь, припомню эту мешковинуи бубенец – и штору отодвину:кирпич, мороз, люминесцентный час,да ясный Марс сощурил цепкий глаз…

«Когда приходит юности каюк…»