После банкета

– Это не леди! Просто моя старая подруга зашла выпить чаю.

– Что за глупости вы говорите!

Кадзу сидела выпрямившись и вздрогнула от какого-то дурного предчувствия. Она опять ощущала себя опутанной своеобразными шутками, излишней фамильярностью, снисходительной грубостью старого приятеля. Как бы она ни отвергала их, но вот сидит здесь. Гэнки никогда не вел себя с ней почтительно, как с супругой бывшего министра.

И все же сейчас Кадзу, пройдя через водоворот жестокой предвыборной борьбы, стала куда лучше разбираться в политике. Ей казалось, что она чувствует политику кожей; политика, взывая ко всем пяти чувствам, окружала ее во всем: в шутках, разговорах, женском смехе, аромате дорогих благовоний, зажженных в курильнице в токонома. Политика, разом явив свое лицо, заставляла вершить чудо.

Нагаяма Гэнки, одетый в кимоно, вошел в комнату.

– Здравствуй. – Он небрежно кивнул, сел за стол напротив Кадзу.

Она пристально вглядывалась в уродливое старческое лицо, беспорядочно покрытое странными пятнами, словно ошметками глины. Его покрасневшая кожа выдавала прямо-таки непристойную живучесть и производила впечатление соперничающих друг с другом кусков плоти. Глаза, окруженные складками морщин, выглядели какими-то оголенными. За крупными толстыми губами постукивала белоснежная вставная челюсть.

– Дьявол, – не отводя глаз от этого лица, вымолвила Кадзу.

– Это все, что ты можешь сказать? – с усмешкой отозвался Гэнки.

– Подлец, чудовище! Ты самый грязный из всех грязных мерзавцев! Зря прятался. Думаешь, я не поняла, что этот отвратительный пасквиль, «Биографию супруги Ногути Юкэна», склепали на твои деньги? У тебя ни капли совести. Вонючее дерьмо навозной мухи, человеческие отбросы! Роешься в мусорной куче, куда честные люди выбрасывают грязные ненужные вещи. Как тебя до сих пор не убили, не понимаю. Да разорвать тебя на части и то мало будет!

Кадзу все больше распалялась, собственные слова словно подогревали ее, подталкивали. Лицо ее раскраснелось, во рту пересохло, глаза наполнились слезами, ругань прерывалась всхлипами. Она с такой силой ударила рукой по столу, что разбила бирюзу в кольце. Но ей было все равно, что кольцо сломалось. Когда Кадзу ходила с подписным листом, она специально не надевала бриллиантовое.

– Все так, все так, – послушно кивал Гэнки. Невероятно, но на его глазах выступили слезы, покатились по толстым складчатым щекам. – Я понимаю. Говори, говори дальше, – со слезами просил он.

Он сжал заросшие рыжими волосами кулаки, вытер глаза. Из уст этого безобразного старика полились убаюкивающие, умиротворяющие слова, словно у няни, качающей младенца:

– Я понимаю. Ты очень измучилась. Ты ужасно настрадалась.

Кадзу содрогалась от рыданий, и Гэнки осторожно протянул руку через стол, коснулся ее плеча. Она, обеими руками прижимая к лицу носовой платок, дернула плечом и сбросила его ладонь.

– Ну хватит, хватит. – Голос Гэнки звучал глухо – согнувшись, он сунул голову под низкий столик и потянулся к свертку в шелковом платке благородного лилового цвета, который лежал у Кадзу на коленях. Взял его, развернул на коленях у себя. Достал подписной лист, медленно пролистал сшитые старинным способом страницы. Пока просматривал, несколько раз вытирал ладонью глаза.

Вскоре Кадзу заметила, что Гэнки собирается нажать звонок для вызова прислуги. Стесняясь служанки, которая должна была явиться, Кадзу повернулась спиной к выходу, села прямо и отняла от лица прикрывавший его платок.

– Письменный прибор! – приказал Гэнки появившейся служанке.

Та все принесла и принялась растирать тушь, а Кадзу пришлось прятать следы слез. Она открыла пудреницу, привела лицо в порядок. Страшась странных слез и молчания клиентов, служанка, закончив растирать тушь, мгновенно исчезла. Гэнки кистью написал: «300 000 иен Нагаяма Гэнки» и, вручая Кадзу подписной лист и помятую марку, которую достал из-за пазухи, сообщил:

– Мой скромный дар. Чтобы как-то загладить вину, я завтра утром вытрясу деньги из Яманаси, который в банке «Гоигинко». Ты ведь не всегда меня ненавидела. Завтра я поговорю с Яманаси и позвоню тебе. Но домой-то, верно, неудобно?

– Звони в «Сэцугоан».

– После звонка нужно будет сразу же выйти.

– Поняла.

После разговора Кадзу решила, что ей придется на эту ночь остаться в «Сэцугоан».

На следующий день, встретившись с теми, с кем нужно было встретиться, закончив дела, которые нужно было сделать, она уже в сумерках возвращалась домой в Коганэи. Представляла, как ее будет отчитывать Ногути, но пока на душе было спокойно. Вопрос с возобновлением работы ресторана наконец решился, «чудо свершилось».

На дамбе Коганэи в вечерних сумерках белели метелки мисканта, в еще светлом небе мелькали перелетные птицы. Сегодня утром Кадзу от возбуждения встала очень рано, прошлась по запущенному саду и вспомнила, как там, на густо заросшем сорняками вперемешку с газонной травой склоне когда-то садились стайки птичек и над головой шумели их крылья. Прозрачный, как стекло, утренний воздух, казалось, разбивался на тысячи осколков.