После бури

Пакеты со вторсырьем гремели, когда Ана подняла их, хотя она и попыталась проложить все это тетрапаком, но чтобы звукоизолировать следы ее отца, молока требовалось слишком много, ей столько ни за что не выпить, даже если часть выливать в раковину. Она открыла дверь и вышла в сад, по дороге шагала Мая с гитарой на плече – девочки увидели друг друга одновременно. Что Мае больше всего нравилось в Ане, так это что она никогда не здоровалась.

– Помоги! – просто фыркнула она и протянула Мае один мешок, как будто они не виделись несколько часов, а не месяцы.

Они пошли в сторону сортировочных баков.

– Я скучала, – улыбнувшись, сказала Мая.

– Что у тебя на ногах? Ты что, на бал собралась? – ответила Ана.

– На себя посмотри. Ты что, бомж?

Ана приподняла брови:

– Я всегда так одевалась. Это ты стала воображалой.

– Воображалой? Только потому, что не выгляжу как статист в фильме о зомби?

– Ты выглядишь так, как будто красилась в разгар землетрясения!

Они засмеялись. Господи, как же они смеялись. Две минуты, и все снова стало как всегда. Те же подколы, тот же смех, те же татуировки на руках: гитары и ружья. Музыкант и охотник. Никогда еще две девочки, столь непохожие друг на друга, не были так похожи. Они говорили одновременно, с синхронностью, свойственной сестрам, когда ни одной не нужно замолкать, чтобы услышать, что говорит другая. И только открыв пакет, который всучила ей Ана, и увидев бутылки, Мая потеряла дар речи.

– Сегодня он трезвый, потому что завтра похороны, но поминки-то он не пропустит, – сказала Ана, потому что Мая была единственным человеком, перед которым ей никогда не нужно было извиняться.

Мая серьезно кивнула и начала запихивать бутылки в отверстие бака. Накануне похорон люди ходят трезвые «из уважения», но как только Рамону предадут земле, они ужрутся в хлам по той же самой причине.

– Я думала, он взял себя в руки, – тихо сказала она.

– На какое-то время, да. Но потом я выиграла соревнования, позвонила домой и рассказала ему, а он ведь знает только один способ отпраздновать радостное событие, – ответила Ана так, как будто это она была виновата.

– Я очень сочувствую тебе… я… – начала было Мая, но Ана только вздохнула:

– Прекрати. Что есть, то есть. Давай о чем-то другом поговорим?

Она стала жестче, подумала Мая. Или просто выросла. Начала закрывать все двери и окна в свои чувства, потому что так поступают взрослые, – только дети в состоянии жить на сквозняке эмоций.

– Прости, что не звонила чаще. Много всего было в школе, но мне надо было приезжать почаще. Я…

– Ты же приехала, – констатировала Ана.

– Да, но ты понимаешь, о чем я.

Ана засмеялась Мае прямо в лицо и вдруг кинулась ей на шею.

– Я тебе обожаю, тупая ослица! Не знаю ни одного другого человека, который бы просил прощения за то, что находится здесь, находясь здесь! Серьезно? Как будто ты можешь быть больше здесь, чем когда ты ЗДЕСЬ?

Мая так крепко обняла свою лучшую подругу, что стало больно в груди.

– Я так по тебе скучаю!

– Да ты же меня обнимаешь, дубина!

– Да заткнись ты!

И как только люди вообще справляются, думала Мая, как можно жить без Аны? Как это у них получается? Они шли по дороге рука об руку. Тут и там лежали поваленные деревья: как легко ветру разбить наши иллюзии, будто мы тут главные.

– Интересно, во что обойдется все это восстановить? – размышляла вслух Мая.

– Мне кажется, ты путаешь меня с твоими новыми друзьями, которые типа профессора экономики и не знаю что еще, – с улыбкой ответила Ана.

Мая тоже улыбнулась, но уголки рта саднило.

– Тут еще не так все плохо. Ты видела, что делается в Хеде?

Лицо Аны посерьезнело.

– Да. Я была там утром. И слышала, как отец говорил с охотниками. Ледовый дворец там вообще типа унесло, поэтому теперь все их команды будут тренироваться на нашей площадке. Народ просто на стенку лезет. Отец говорит, все будет только хуже.

Мая заметила, что она сказала «на нашей площадке». Это тоже было новое в Ане, после смерти Видара она стала сильнее ненавидеть Хед.

– Сегодня утром я видела папу с Теему… – сообщила Мая, просто чтобы посмотреть на реакцию подруги.

– Обсуждали, наверное, похороны Рамоны, – ответила Ана и равнодушно пожала плечами.

– Ага, – сказала Мая, как будто уговаривая себя.

Она не знала, как продолжить разговор, потому что, уехав отсюда, потеряла право судить Ану. Поговорить о Видаре Ане было не с кем, и она иногда говорила с парнями из Группировки, так как они понимали, через что ей пришлось пройти. Сейчас они ездят на ее соревнования, стоят на трибуне в своих черных куртках, пока Мая так занята собственной новой жизнью.

– Вполне возможно, Теему хотел еще обсудить с твоим папой всякие слухи про клубы. Отец говорит, его приятели-охотники твердят, что коммуна хочет закрыть «Хед» и оставить только «Бьорнстад».

– Чего?

– Ну как, у них в «Хеде» типа нет спонсоров, нет денег, коммуна их под ручки поддерживает. А теперь еще и ледовый дворец перестраивать на деньги налогоплательщиков? Вот еще. Лучше уж оставить только один клуб!