Так вот, мне дико повезло, когда осенью 1967 года министерство культуры Дании пригласило' меня на месяц на работу в Копенгаген. Одновременно я получил приглашение от шведского киноинститута участвовать в международной конференции, посвященной молодому шведскому кино; меня выпустили. Пробыв за границей, я вернулся домой, но вернулся уже другим человеком. Все было невмоготу. Когда потом меня расспрашивали, почему я решил покинуть родину, я для самого себя и для других, не кривя душой, объяснял: не приемлю систему. Но если быть абсолютно честным, для меня толчком к отъезду за границу стал, в сущности, незначительный, но сильный эпизод. Во время моего пребывания в Дании я случайно на улице познакомился с одной датчанкой. Она была из тех семей, в которых один день похож на другой. Вся жизнь до гробовой доски расписана, благополучная, скучная, добропорядочная семья.
И вот она начала легкий, ни к чему не обязывающий роман. Все тут было понятно, я для нее был экзотическим русским, а ей захотелось совершить такой безопасный прыжок в сторону от рутины размеренной, по ниточке выверенной жизни. Меня же пленила экзотика, ну как же — датчанка! И вот однажды в один прекрасный день она повезла меня на машине на излюбленное место прогулок, такого любовного шушуканья в центре Копенгагена, у набережной Ланьетини, где знаменитая русалка. Мы сидели в машине, целовались, и вдруг я с ужасом увидел, что рядом с нами встал «Москвич», а в нем два молодых человека и наружностью и одеждой вроде бы советские. Моя подруга увидела, что я переменился в лице, побледнел, обмер, черт знает что происходило в те минуты со мной. «В чем дело, что случилось?» — недоуменно спросила она. «Знаешь, я боюсь, мне кажется, что эти двое из советского посольства». Она спокойно посмотрела на меня и сказала: «Ну и что?» И вдруг стала тихо плакать. А потом промолвила: «Владимир, я не могла помыслить, что встречу такого несчастного человека». Я сначала не понял. Это я-то несчастный?! На дворе 1967 год, я, бедный советский человек, нахожусь в Дании, в Европе, без присмотра, есть какие-то деньги, у меня впереди еще целый месяц. Да кто может быть счастливее меня! И тут я посмотрел на себя ее глазами и увидел себя холуем, крепостным, доверенным холуем. Холуем, которому нежданно-негаданно с барского стола, понимаете, кинули блин с паюсной икрой. Именно в те минуты я стал другим человеком.
— Когда после основательной проверки мне дали политическое убежище в Дании, зашумели газеты и на меня посыпались предложения из самых разных учреждений и ведомств. В то время каждый новый человек из Советского Союза был на вес золота, не то что потом, когда валом пошла эмиграция.
— Могу ошибиться, но. кажется, режиссер Марк Захаров и с ним актеры Александр Абдулов и Олег Янковский.
— В феврале 1988 года, тогда в Мюнхене проводился фестиваль советского театра.
— Нет, их пригласили наши сотрудники. А вслед за ними, уже, по-видимому, осмелев, потянулись другие. Сегодня, я думаю, нет ни одной мало-мальски популярной в Советском Союзе личности, политического ли деятеля, писателя, актера, чьи голоса не звучали бы в нашем эфире. Нет вдохновения перечислять… Выступали министры, секретари обкомов партии, три члена Политбюро и Президентского совета.
— Как ни странно, нет. Потому что звучат голоса одних и тех же людей, своеобразная обойма из тридцати-сорока человек. Отчасти это, по-видимому, оттого, что именно эти наши корреспонденты общительны по натуре, активны, и, пребывая в командировках или на гастролях в разных странах, они охотно дают интервью нашим сотрудникам.