После России

— А вы обратили внимание кто этим занимается? Ведь в мире прощают все, кроме успеха. Когда холмики суетятся вокруг вершины, им кажется, что если она осыпется, так они, холмики, станут все чуть повыше. Вот, к примеру, Илья Глазунов. Когда я уезжал из Москвы, я попрощался с ним поэмой-посвящением. Илья Глазунов — благородный и отважный человек. Приехав в Нью-Йорк, он встретился со мной, не побоялся в то время, как иные делали вид, что меня не существует. И распространяли слухи, что Урин умер, или, вот как вам, наговаривали какие-нибудь нелепости. Ничего из себя не представлявшим в России некоторым эмигрантам казалось, что я отнимал у них в Союзе тиражи, поэтому-де они, такие талантливые и смелые, не имели в России книг. И вот они приехали на Запад. Где же их продукция? Кто был там никем, тот и тут, в США, стал ничем. Зато, как теперь, эмигранты едут в Москву, осаждают редакции, требуют, чтоб печатали их зачастую бездарную писанину, изображают себя пострадавшими от «сталинской бюрократии», требуют к себе внимания. И клевещут. Например, на Юлию Друнину, что, дескать, она эксплуатирует солдатскую тему, что Урин «вообще никакой не фронтовик». А другой пишущий человек «облаял» Назыма Хикмета, который давал ему в свое время добрый путь в «Литературной газете».

Мой же караван движется вперед, я не жалуюсь на судьбу.

— И никому не лили в жилетку слезы, что живете на окраине Бруклина, на периферии общества, на отшибе, где-то в Кони Айленд?

— Для меня Кони Айленд, как для Владимира Солоухина Олепино или для Виктора Астафьева Овсянка…

В своем садике я нахожусь по десять часов в сутки, дышу океанским воздухом. В беседке со мной живут кот Отелло и его подруга Дездемона. Если я хочу развлечься, сажусь на автобус и через 10 минут подъезжаю к самому крупному в мире аквариуму. Там несколько дельфинов. Самого симпатичного я называю Леша в честь Алексея Маркова, чью ободряющую улыбку я «взял с собой» накануне моего отъезда из Москвы.

Кроме того, не забывайте, что я живу в двух кварталах от океана и летом, если не уезжаю, ежедневно купаюсь.

В бытовом смысле у меня есть все необходимое для жизни, в том числе, отсутствие телевизора. Я не люблю убивать время на телевизор.

— Мало того что вы живете на отшибе Нью-Йорка, вы еще и не смотрите на телеэкран?

— А зачем? За последние годы я побывал на всех континентах, все видел своими глазами.

— Вы автор теории автокинеза, написали об этом еще в Союзе. В чем его суть, секреты?

— Это секреты рассекреченные. Главное в том. чтобы все время находиться в состоянии влюбленности: в свое дело, в жизнь, в друзей, в женщину.

— И у вас, простите, есть такая женщина?

— Конечно. К сожалению, она проживает в другом городе, даже в другой стране. Но мы переписываемся.

Хотите, я прочитаю вам стихи, ей посвященные?

— Еще бы…

А где-то империю основалив краю облаков всю в заборах, где проволока нолями 10 000 витков

Там одна женщина до того онемела,что ждать ее не — ответни — в былом, ни — в грядущем мне не надоело10 000 лет, потому что ее золото, излучаемое взором, во мне разлито, и это, как выигрыш, в сравненье с которым 10 000 — ничто.За нее — по распадкам — разливаю рассветы

и, улыбаясь, подымаю бокал(а слеза моя катится по скулам планеты отравленная, как Байкал).В моем сердце — атом — пела, не насытясь, хмельная заря.О, горькая радость (всех синтезов — синтез), брать не беря.В микро-макромире новое возникло, подвело итог;на весах поэтического крошечного цикла —

10 000 строк.И дорогой млечного оперенья в небывалую быль шли двое — навстречу, на одно мгновенье — 10 000 миль.И луна подносила цветы в целлофанеи, разгорясь,это — лѵнные губы Мгновением целовали10 000 раз.