Лейтенант Неизвестный Эрнст.На тысячи верст кругом равнину утюжит смерть огненным утюгом.В атаку взвод не поднять, но сверху в радиосеть: «В атаку — зовут — твою мать!» И Эрнст отвечает: «Есть». Но взводик твой землю ест. Он доблестно недвижим. Лейтенант Неизвестный Эрнст идет наступать один! И смерть говорит: «Прочь! Ты же один, как перст. Против кого ты прешь? Против громады, Эрнст! Против —четырехмиллионнопятьсотсорокасемитысячевосемь-сотдвадцатитрехквадратнокилометрового чудища, против-против армии, флота, и угарного сброда,против — культпросветвышибал,против национал-социализма, — против! Против глобальных зверств. Ты уже мертв, сопляк?..«Еще бы», — решает Эрнст И делает Первый шаг!И Жизнь говорит: «Эрик, живые нужны живым, Качнется сирень по скверам уж не тебе — им, не будет -1945, 1949, 1956, 1963 — не будет, и только формула убитого человечества станет —3 823 568 004+ 1, и ты не поступишь в Университет, и не перейдешь на скульптурный, и никогда не поймешь, что горячий гипс пахнет,как парное молоко, не будет мастерской па Сретенке, которая запирается на проволочку, не будет выставки в Манеже, не будет сердечной беседы с Никитой Сергеевичем, и 14 апреля 1964 года не забежит Динка и не положит на гипсовую модель мизинца с облупившимся маникюром, и она не вырвется, не убежит и не прибежит назавтра утром, и опять не убежит, и совсем не прибежит, не будет ни Динки, ни Космонавта (вернее, будут, но не для тебя, а для белесого Митька Филина, который не вылез тогда из окопа), а для тебя никогда, ничего — не!не!не!..Лишь мама сползет у двери С конвертом, в котором смерть, ты понимаешь, Эрик?!» «Еще бы», — думает Эрнст. Но выше Жизни и Смерти пронзающее, как свет, нас требует что-то третье — чем выделен человек. Животные жизнь берут. Лишь люди жизнь отдают. Тревожаще и прожекторно, в отличие от зверей — Способность к самопожертвованию единственна у людей. Единственная Россия, Единственная моя, Единственное спасибо, что ты избрала меня.Лейтенант Неизвестный Эрнст, Когда окружен бабьем, как ихтиозавр нетрезв, ты пьешь за моим столом, когда пижоны и паиньки Пищат, что ты слаб в гульбе, Я чувствую, как Памятник ворочается в тебе. Я голову обнажу и вежливо им скажу: «Конечно, вы свежевыбриты К вкус вам не изменял. Но были ли вы убиты На родину наповал?»Андрей Вознесенский