После России

Из «Хроники текущих событий».

Правда, когда я чуть замешкался, 29 марта, как помню, это было, пришли те самые в белых халатах. Говорю: «Ой, вы меня не застали. Я уже на вокзале». — «Что с вами?» — «Как что? Уезжаю». — «У вас прекрасное состояние! Поедемте с нами». — «Нет», — говорю и показываю железнодорожный билет. «Ну, вы действительно уезжаете?» — «Конечно».

Возвращаюсь из Эстонии и в почтовом ящике нахожу вызов из Израиля, от совершенно незнакомого мне лица.

Но я-то знаю, что приглашение можно использовать для отъезда. И решаюсь… Да и вообще уже припирало. Становилось невмоготу. Володе Буковскому «надавали» двенадцать лет всякой прелести. Чалидзе должен был сворачивать журнал «Общественные проблемы». Было ясно, что особенно развернуться не дадут. Научную же деятельность, рассуждал я, смогу продолжать и на Западе не хуже, чем здесь. А здесь мне светило только «гуляние» по психушкам. Так что тянуть нечего. А тут как раз и вызов в милицию: власти предложили покинуть страну… Чашу их терпения переполнило то, что я снова подписал петицию в органы власти.

«21 апреля 1972 года члены Комитета прав человека: Сахаров, Чалидзе, Твердохлебов, Шафаревич и эксперт комитета Вольпин обратились в Президиум Верховного Совета СССР с мнением о восстановлении прав насильственно переселенных народностей и этнических групп: крымскотатарского народа и месхов…»

Из «Хроники текущих событий».

Комедии ломать, что еду к своим родственникам, я не стал. В Израиль или еще куда-нибудь — не все ли равно. Когда я оказался в Европе и кое-что узнал, то стал понимать — в Израиле мне будет плохо: ни конституции, ни языка, да и далек я от еврейского образа жизни… К тому же мне сказали, что в Штатах немедленно дадут работу. Поехал туда и застрял навсегда. А в Израиле так никогда и не был. Может быть, побываю. Втянулся в американскую жизнь, стал американским гражданином, продолжаю заниматься научной деятельностью.

Сейчас приехал к маме. И раз уж здесь в России времена гласности, идет перестройка жизни, остается пожалеть, что я не столь молод, чтобы начинать жить сначала.

— Нет ли у вас ощущения, что и вы внесли свою лепту в дело перестройки?

— Многие вносили. Конечно, во многом изначальную роль сыграла та демонстрация с требованием гласности суда над Синявским и Даниэлем. 6 ней участвовало восемьдесят человек. Она-то и пробила некоторую брешь. Такая деталь: тогда мы практически не читали сочинений Синявского и Даниэля, и защитить их никто бы не смог, ибо процесс защиты стал бы пустой болтовней. На очереди стояли судебные юридические вопросы, людей осуждали безвинно за слово, за гласность. Понятие гласности уходит к проповедям прошлых веков, сам термин «гласность» в понимании «открытость», «публичность» заимствован из советского уголовно-процессуального кодекса. Так что мы настаивали на законности в самом широком смысле слова…

Сколько раз Александр Есенин-Вольпин обращался в различные советские инстанции с ходатайствами о нарушении прав человека, законности в СССР. Его подпись стоит на многих петициях в ЦК КПСС. Верховный Совет СССР, в ООН.

Летом 1969 года А. Вольпин пишет письмо в редакцию газеты «Известия» по поводу статьи Мэлора Стуруа «Мусор, который пора вымести». Стуруа предлагал «вышвырнуть» из ООН ряд неправительственных организаций, посвященных правам человека. Вольпин опровергает аргументацию Стуруа, основанную на умолчаниях и передергиваниях, и предлагает газете обратиться к проблеме гражданских прав, в частности к исправительно-трудовому праву. «Может быть, сейчас, — писал А. Вольпин, — говоря о праве заключенных на свободу переписки, в какой-нибудь советской тюрьме сидит и подвергается беззаконным издевательствам невиновный человек, не имеющий возможности сообщить об этом вашей газете? А она скорее всех международных организаций могла бы пресечь беззаконие. Имея в виду возможность хотя бы одного такого случая, я не понимаю, как могут «Известия» пренебрегать проблемами соблюдения УПК и ИТК, предпочитая печатать поклепы Стуруа на неправительственные правовые организации».