После России

Встречался я с Натали Саррот три раза. Вышло как бы три разных интервью. Одна из бесед проходила в знаменитом кафе Флер на бульваре Сен-Жермен. Было приятно. что мою собеседницу узнавали. Выходя из кафе, я обратил внимание на витрину с книгами. «Что это?» — спросил я наивно. Довольный гарсон с гордостью парировал: «Это книги тех писателей, которые здесь работали. К сожалению, их уже нет в живых». Я вчитался в фамилии: Сартр. Элюар. Арагон. Эренбург…

Это интервью далось мне легко, разговор был естественным. без натуги: короткие вопросы, короткие ответы (я как бы принял стиль разговора моей собеседницы). «банальная, сведенная к стертым штампам диалога» магнитофонная запись. Но я беседую с человеком и писателем, на ладони которого лежит целый век. И здесь важно каждое слово, каждая реакция.

— …Жизни мне осталось совсем немного. И это же естественно, что боишься болезней, каких-то неожиданностей.

— Но вы не устали?

— Нет, я не устала, просто я боюсь, я думаю, как это произойдет. Мои приятельницы очень трудно переносят возраст, эти последние годы. Вот и я все думаю об этом.

— Вас страшит физический конец или то, что вы не успеете завершить творческих замыслов?

— Писать я могла бы перестать и теперь. Мне довольно трудно работать. И всегда было трудно. Всегда волновалась, удовлетворения было мало. Я всегда боялась, что получится что-то не то и не так, а как только кончала одну вещь, сразу же думала о другой.

— Значит, вам всегда писалось тяжело?

— Всегда было трудно с выбором материала, который бы мне подошел.

— Материал, который ложится в книги, это вы сами или это чужой чей-то мир?

— Нет, это не я, это вещи, которые я как бы мимолетно почувствовала. Ну как это бывает, наверное, у многих писателей. Кроме, конечно, «Детства», где я описала минуты первых лет своей жизни в Иванове. Все же остальное — это просто литература. Мне всегда трудно найти слова, найти внутренние движения, которые надо Описать на бумаге. Это нелегко.

— Когда вы задумываете свой очередной роман, что для вас служит началом, толчком: тема, случай, что-то другое?

— Всегда тема. Сначала общая тема, в нее, как при круговороте воды, должно входить несколько сцен, внутренних движений, как я их называю «тропизмы». А потом все идет как-то само по себе. Но идет нелегко.

— Все ваши романы не превышают двухсот страниц. Почему?

— Я написала небольшое количество книг, потому что пишу очень долго. У других получается легче, и они более плодовиты. Но я делаю, что могу, и стараюсь изо всех сил.

— Мне кажется, что вы сильный человек.

— Трудно сказать, иногда бываю сильной в некоторых вещах, а в других очень слаба, зависит от многого…

— А что вы больше всего любите в жизни?

— Мне кажется, писать. Трудно было бы теперь жить и не писать больше. Это центр моей жизни.

— А музыка, чтение книг?

— Очень люблю читать, но самая настоящая моя жизнь, когда я за рабочим столом.

— Известно, что вы пишете в кафе, а не дома. Правда ли это?

— Да, по утрам хожу в кафе, где сижу и думаю, вожу пером по бумаге.

— И это давняя привычка?

— Это вошло в моду после войны. В кафе тепло, а в квартире холодно. И я стала ходить работать в кафе. Многие годы так работали писатели, художники…

— Как же можно в кафе писать? Мешает шум. голоса…

— Мне ничего не мешает, абсолютно. Я никого не слышу.

— Это же надо так отключаться!

— В кафе отключаться легче, чем дома. Потому что все, что там происходит, меня не касается. А дома звонит телефон, беспокоит консьержка, приходят родные — и это все касается меня, все отвлекает.