После России

Позволить этому приспособленцу остаться при своём, конечно, было большой ошибкой. Пирогову и самому казалось логичным поставить на руководство Москвой лидера местного подполья, который преподнёс город ему на блюдечке. Но тогда решили, что он нужнее в правительстве, Фадеев назначил его вице-премьером и поручил курировать формирование административных органов на освобождённых территориях. Что с ним стало – Пирогов не знал: последний раз Заварзин выходил на связь из штаба Дробакова, присылал информацию по назначениям в Перми и свои идеи по формированию власти на Урале. Между прочим, Заварзин был категорически против Мамашева, хотя каких-то рациональных аргументов у него не было. Надо было его слушать!

У выхода Пирогов оказался перед небольшой толпой людей – это была делегация горожан, направлявшаяся в мэрию.

Увидев верховного правителя, люди оживились.

– Владимир Егорович, спаситель вы наш! Что же происходит? Когда же это кончится? Есть нечего! Воды нет! Дети! Бандиты напали! Разбомбили всё! Зачем вы всё это устроили? – неслось со всех сторон.

Охранники окружили его плотным кольцом, отделяя от людей, но сам он решил, что прятаться и убегать глупо.

– Мы переживаем очень сложный момент. Я понимаю, как вам сейчас трудно. Но это ненадолго. Надо ещё немного потерпеть – и всё устроится! Буквально на днях китайцы потребуют прекратить войну! Бразилия и Индия уже требовали в Совете Безопасности ООН остановить наступление на Москву хотя бы из гуманитарных соображений! Сибирь и Урал на грани краха! Дайте нам ещё несколько дней – и вы сами увидите перелом! Сначала остановим свору под Москвой, а потом отбросим и погоним до Тихого океана! Россия возродится! – Пирогов говорил очень спокойно, уверенно, люди заворожено слушали. На какой-то момент он даже сам поверил своим словам.

– Что вы его слушаете? Он же врёт! – пронзительно закричала женщина, стоявшая чуть в отдалении. – Он нам врёт, чтобы успокоить! Сейчас сядет и уедет в удобный бункер, а мы тут помирать будем!

Кое-кто из толпы зашикали на неё. Охрана насторожилась.

– Правильно она говорит! Сколько можно врать-то? Проиграно всё дело, а вы упираетесь, только зря губите и людей и город! – услышал Пирогов с другой стороны и увидел седобородого деда, который, как ему показалось, минуту назад одобрительно его слушал.

– Да вы не слушайте их! Не слушайте! – люди из толпы обступили женщину, как бы прикрывая её. – Она от стресса… Мы потерпим! Ура! Россия! Россия!

Пирогов сделал знак охране и, не прощаясь, пошёл к машине.

«Опять эта жалкая ложь про китайцев! Сколько можно её повторять? Никто в это уже не верит, а мы врём и врём, – злился он, садясь в лимузин. – Бедные люди, бедная Россия, куда все катится?!»

***

Включился коммуникатор, просигналив о вызове из секретариата патриарха. «Ещё и этот старый хрен! Сил никаких нет, только ему я ещё про китайцев сегодня не рассказывал!» – злобно подумал Владимир Егорович и перевёл изображение на экран перед собой.

– Ваше высокопревосходительство, его святейшество спрашивает, можете ли сейчас с ним поговорить? – спросил с экрана моложавый мужчина в рясе.

– Лично? Или так? Так – готов, а приехать не смогу, совсем нет времени! – равнодушно ответил Пирогов, глядя сквозь бронированные стёкла на кортеж охранников. Мимо пронесся сгоревший дом, закрытый огромным транспарантом: «Мы вместе сделаем Россию единой, сильной! Владимир Пирогов».

– Его святейшество готов общаться по коммуникатору. – Картинка на экране сменилась, и Пирогов увидел патриарха в обыденном облачении и белом клобуке.

Владимир Егорович относился к попам с уважением, но без особого интереса. Должна быть у людей духовность, значит, нужны храмы и попы. До Кризиса всем полагалось верить, а вот после агитация сверху закончилась. Юркевич хоть и любил красивые церемонии и посещал православные богослужения, но всегда подчёркивал, что это его личная вера и ходит в храм он не как должностное лицо. Учитывая мрачноватую репутацию генерала, никакой рекламы православию это не делало.

Однако подлинным откровением для Пирогова стала позиция церкви по отношению к нему самому и его делу. В начале восстания была надежда, что если патриарх и не выступит в его поддержку, не призовёт православных подняться на бой с изменниками, за возрождение единой и неделимой, то хотя бы окажет всестороннюю моральную поддержку. Церковь оставалась одной из немногих структур, объединявшей развалившуюся страну. Символическому благословению церкви придавалось большое значение, но его святейшество не спешил с публичными заявлениями. При личных встречах патриарх был любезен и выражал восхищение и поддержку, но доходила информация, что батюшек, особо лояльных к новой власти, одергивали из патриархии, в то же самое время покрывая трусов и предателей, сеявших сомнения в прочности нового режима.