После зимы

— Всё? Это и вся церемония была? — спросил особист. — В одном не откажешь ситтори — в экономии на богах и предметах культа.

Государыня снова пропустила его слова мимо ушей, она разглядывала Маэду, будто видела его впервые.

— С вами всё в порядке, капитан?

— Абсолютно.

— Вот и хорошо. Возвращаемся?

И тут капитан Яно сделал то, чего Кай никак не мог предугадать. Особист деликатно кашлянул и предложил:

— Если пообещаете не делать глупостей, то можете прогуляться к дворцу Вселенского… чего-то там, короче, к главному дворцу и резиденции императора.

— Вселенского Спокойствия, — автоматически поправил ошеломленный Маэда.

— Угу, его самого.

На императрицу щедрость особиста, казалось, никакого впечатления не произвела. Она и бровью не повела.

— Спасибо, я воспользуюсь вашим предложением, — снизошла государыня до ответа.

И стала обувать замшевые ботинки, стараясь, чтобы наружу не торчала резинка носков. Кай поспешил помочь надеть пальто. Просто по старой привычке, но со стороны они смотрелись как-то совсем по-домашнему, как близкие люди. Охрана зашушукалась, но капитан Яно злобно на них цыкнул. Мол, не вашего ума дело, остолопы.

— Ребята из метеослужбы аэропорта говорят, что снегопад не прекратится до самого вечера, — заметил он как бы невзначай. — Капитан Маэда, вы же любите когда идет снег?

Отрицать этот факт Кай не стал. Да. Он любил.

Особист сделал еще одну поблажку. Теперь охранники шли на некотором отдалении, а не дышали в затылок. А Яно, тот вообще брел где-то позади, будто ему тоже вдруг понравилось гулять.

Но императрицу взволновало нечто иное.

— Скажите, что вы видели? Не прикидывайтесь, капитан. Когда вы ждали меня, вы же что-то видели. Что? — спросила она заговорщическим шепотом.

— Я не видел, я вспоминал.

— Это одно и то же. И что же вы вспоминали? — не унималась Химара.

Маэда даже растерялся от такого напора.

— Ничего особенного, — пожал плечами он. — Последнюю встречу с отцом. Он провожал меня на станции, очень переживал. Ему уже за семьдесят. Это относительно недавно было…

— И вы словно снова оказались там, на перроне, рядом с ним, слышали его голос. Дул ветер, листья летели…

Был бы Кай собакой, у него на загривке шерсть дыбом встала бы. Дело не в том, что она сказала, а — как. Будто заглянула в его мысли, в сны, проведала обо всех тайнах и желаниях, обо всём том, о чём люди предпочитают молчать.

— Откуда вы знаете?

— С вами говорили боги Тишины, капитан Маэда, — спокойно ответила императрица. — Значит, вы все же умеете по-настоящему молчать и думать.

— Подождите, но перрон… листья…

— Вы сами сказали, что стояли на вокзале, война началась в самый разгар осени, у вас на родине уже деревья желтые. И дуют ветры. Я просто предположила, не думайте. Но эти воспоминания, их яркость и реальность — это знак присутствия богов Тишины. Вам послан Знак, капитан. Это честь.

— Какой еще знак?

— Не знаю. Это ваш Знак, он предназначен для вас. У меня был свой.

Она так ловко сорвала покров с его души, что Маэда почувствовал, будто имеет полное право на ответную откровенность.

— А о чем вспоминали вы? — осмелился полюбопытствовать он. — Или это секрет?

— Вовсе нет. Я вспоминала мужа. Точнее, тот день, когда мы в последний раз позировали для альманаха. Вы, наверняка, выдели это фото, оно очень известное. Это было тут рядом, возле причала для яхты.

Маэда отлично помнил фотографию, он ведь совсем недавно её рассматривал.

Они как раз подходили к личной резиденции императора. Капитан Маэда до сих пор не мог отделаться от тягостного впечатления после её посещения. Вряд ли там убирали, и всё осталось по-прежнему, включая пятно на простынях.

— Каким он был? — спросил Кай, сам не веря, что спрашивает о таким личном.

— Кто? — удивилась женщина.

— Ваш муж — император Шэнли. Каким он был?

Государыня окинула задумчивым взглядом темный силуэт дворца, где тот жил и умер. На фоне белизны снега все эти колонны, резьба по камню и золоченые фигурки на портике выглядели как-то… неуместно.

— Он был мудаком.

Сказала и улыбнулась, несказанно наслаждаясь видом перекошенного лица арайнца.

— Все годы, сколько я его знала, а знакомы мы были с моих 15-ти лет, юнго Шэнли был и оставался редкостным мудаком, — повторила она со вкусом. — Он был раздражительным, мелочным, наглым и совершенно бессовестным подонком. Ваши газеты не врали, когда описывали его как совершенно аморальную личность. Истинная правда.

— А вы?

— А я была его императрицей.

Кай не удивился бы, если бы она не захотела продолжать этот разговор, но та не остановилась. Только сунула покрасневшие руки поглубже в карманы пальто.

— Накануне лечащий врач сказал мне, что сделать больше ничего нельзя, метастазы уже везде, а эта ремиссия — последняя. И я организовала для него фотосессию. Юнго обожал такие мероприятия как никто другой. Мы вместе подбирали одежду, вызвали самого модного мастера макияжа. Было так весело. Вся эта суета.

Лицо её — бледное и усталое — прямо-таки просияло от воспоминаний.