Последнее «долго и счастливо»

В эту самую секунду с противоположного края поляны трех ведьмочек-подружек заметила Софи и подумала о том, как хорошо было бы взять их с собой в Камелот.

– Ты хуже, чем Софи, – раздался приглушенный и искаженный голос Агаты.

Софи тряхнула головой и посмотрела на Агату, которая пыталась спорить с Тедросом, не прожевав пирожное, которым был набит ее рот.

– Ты сказал, что голоден, а потом вообще отказался съесть хоть что-нибудь, – продолжала пилить своего принца Агата, роняя на свое красивое розовое платье крошки.

– Завтра моя коронация, а это значит, что будут рисовать мой портрет, которому предстоит храниться тысячи лет. Прости, конечно, но я хотел бы выглядеть на нем как можно лучше, – ворча отбивался Тедрос. – А от сладкого бывают прыщи.

– Но завтра и меня будут рисовать, и Потрошителя тоже, но ты же не говоришь, что мы как-то неправильно готовимся к этому великому событию, – предъявила свой козырь Агата, с улыбкой наблюдая, как ее жутковатого вида кот гоняется среди кустов за визжащей от страха Кико.

– Потрошителя?! – вспылил Тедрос. – Если ты думаешь, что я возьму это чудовище в мой замок, ты сильно ошибаешься, моя дорогая…

– В твой? А я думала, что это

наш замок.

– Хорошо, наш. Но это значит, что у нас должны быть домашние питомцы, которые нравятся нам обоим, разве нет?

– Без Потрошителя я не поеду.

– Значит, не поедешь.

– Ты… Ты гусь самовлюбленный, карась трусливый, осел тупоголовый…

Агата поймала изумленный взгляд Софи и замолчала.

– Да, я, пожалуй, не такая. Я лучше, – сказала Софи, и они все трое покатились со смеху.

– Тедрос! Смотри! – крикнул Чеддик.

Принц повернулся и увидел толпу всегдашников. Сбежавшись к воротам Синего леса, они с любопытством рассматривали подъехавшую к воротам карету – бело-голубую, запряженную парой белоснежных лошадей, с развевающимися над крышей красно-оранжевыми флагами.

– Это за нами? – взволнованно спросила Агата.

– Вперед, любовь моя, Камелот ждет нас, – улыбнулся Тедрос и потащил Агату к карете, не забыв добавить, обернувшись на ходу: – Поторапливайся, Софи! Места в карете хватит на троих!

– А мы с твоей матерью, значит, снова должны будем тащиться сзади верхом! – прогремел знакомый низкий голос.

Только сейчас Тедрос увидел стоящего рядом с каретой знакомого коня по кличке Бенедикт и сидящих на нем Ланселота и Гвиневру.

Едва дав Гвиневре сойти на землю, Тедрос чуть не задушил ее в своих объятиях.

– Ты поедешь с нами? – спросил он, растроганный до слез.

– И я, и мой любимый огр, – ответила Гвиневра, целуя Тедроса в щеку. – Королю нужна мать, – она посмотрела на Агату и добавила: – И его королеве тоже.

– Вы даже представить себе не можете, как я рада, – прошептала Агата, обнимая Гвиневру.

– Спасибо, мама, – всхлипнул Тедрос, поворачиваясь к Ланселоту: – И тебе тоже…

– Да ладно, хватит слов. Лучше отмени смертный приговор, который вынес ей твой покойный папенька, а то «спасибо, спасибо»! В карман спасибо не спрячешь.

– Ах, Ланей, ну ты всегда все испортишь! – вздохнула Гвиневра.

Ланселот прекратил все портить и полез со всеми обниматься, а Софи с легким сердцем наблюдала за этой новой счастливой семьей. Леди Лессо была права. Счастье Агаты – это и ее счастье. И этого счастья Софи достаточно для ее «долго и счастливо».

– Пойдем, Софи! – позвал Тедрос. Они с Агатой придерживали для нее дверцу кареты.

Софи улыбнулась, пошла к ним…

– Девочка моя дорогая, не сочти за труд, принеси мой плащ из кабинета профессора Доуви, – попросил ее Мерлин. Он, конечно, слишком поспешил остаться по-летнему, в одной рубашке с короткими рукавами. – Совсем старый я стал, лишний раз по лестнице не подняться.

– Но они же… – нахмурилась Софи, указывая рукой на друзей.

– Не волнуйся, – успокоил Мерлин, проходя мимо нее к карете. – Мы тебя подождем.

Дверь кабинета профессора Доуви была открыта, и Софи поспешила войти внутрь, не желая заставлять друзей ждать ее.

Второй стол в кабинете декана школы Добра исчез, все здесь стало как прежде, и как прежде пахло корицей и гвоздикой. Но не было в кабинете не только второго стола – плаща Мерлина тоже не было ни на вешалке, ни на спинке стула, ни на столе…

И все же именно на столе лежала одна вещь, приковавшая к себе внимание Софи.

Рядом с папье-маше в виде тыкв и хрустальной вазочкой, наполненной свежим черносливом, лежала длинная белая коробка, перевязанная пурпурной ленточкой. К коробке была прикреплена карточка, и на ней – всего одно слово:

Софи

– Когда мы вернулись, это лежало на моем столе.

Софи повернулась и увидела стоящую в двери Клариссу Доуви.

– Судя по всему, леди Лессо оставила эту коробку перед тем, как отправилась выручать меня из Ледяной Тюрьмы, – продолжила Кларисса, подходя ближе. – При этом никакого письма не было… только это.

Софи провела пальцами по жестким краям коробки, по своему имени, написанному черной тушью на картонной карточке, взяла коробку в руки, повертела, но ничего больше не обнаружила – ни спереди, ни сзади. Она вопросительно взглянула на Доуви.