Последнее лето

Жажда деятельности, забытая давно, охватила его. Он с трудом удерживался на месте, желая выскочить из подъезда как можно быстрее, чтобы как можно скорее воплотить в жизнь то, что решил сделать. Но на ступеньках внизу все еще лежала плачущая Саша, и Аверьянов боялся, что она его заметит, и выйдет неловко. И вообще, как уйти и оставить ее одну в таком-то состоянии? А случись тут какой недобрый человек?

Игнатий Тихонович осторожно поднялся чуть выше и стал за поворотом лестницы. Ступеньки под его ногами вдруг громко, предательски заскрипели. Аверьянов обмер, припал к стене: хоть бы Саша его не заметила!

Девушка подняла голову, но из-за слез и впрямь ничего и никого не видела. Долго вытирала глаза, сморкалась, всхлипывала, поправляла волосы, наконец кое-как прибралась и вышла.

Аверьянов выждал минуты две и тоже выбрался из подъезда, озираясь, словно вор. На самом-то деле он точно знал, что ничего не украл, зато обрел многое.

* * *

...

«В кружке графини Игнатьевой состоялось многолюдное собрание, на котором член Государственного совета и Синода архиепископ Никон сделал доклад о том, можно ли молиться за самоубийц и еретиков. Никон высказал любопытную мысль, что лица, выказывающие желание молиться за самоубийц, сами себя подвергают опасности заразиться тем настроением, которое ведет к самоубийству».

«Речь»

...

«Германскому правительству дан категорический отказ в выдаче арестованных в Перми германских летчиков. В отказе сообщалось, что департаментом полиции получены неопровержимые сведения, что летчики эти имели целью своего пребывания в России военный шпионаж и что уже преданы суду».

«Утро России»

...

«Вашингтон. Запрещено употребление спиртных напитков на военных судах, военных судостроительных верфях и морских станциях».

Санкт-Петербургское телеграфное агентство

* * *

На углу улицы Канатной и Новой, поблизости от площади, называемой так же, как улица, – Новая, поставили небольшую будку, прибили на нее вывеску «Квас», а в будку поместили квасника. Правильно, конечно, сделали, что уже загодя место заняли. Когда жара накатит, сюда, на этот оживленный угол, не пробьешься ни за какие деньги! Сейчас, понятно, торговля еще не ахти. Однако порою кое-кто и остановится:

– Почем у тебя квасок, милый? И каков? Сладкий ли? Кислый ли?

– Да всякий есть, ваше благородие! – У нарядного, в красной рубашке и блестящем картузе, квасника этого, надо сказать, все тут благородия, без различия статуса и даже мужского или женского полу. Ну и что, никто не спорит, всем нравится! – А цена невелика: сладкий – на копейку кружка, кислый – на копейку две.

– Ну, наливай сладкого, что ли… – решается покупатель.

– Студеного? – уточняет квасник. – С ледника? Али за горло опасаетесь?

Если покупатель за горло не опасается, квасник вытащит запотевшую бутылку из рундука со льдом. Если считает, что еще не столь жарко и надо бы поберечься, бутылка будет вынута из-под прилавка. Квасник берет штопор, ловко выкручивает пробку. Ледяной квас не стреляет, а теплый – ого, еще как! Да еще и пена белесо-рыжая, теплая так и лезет на прилавок!

Но вот бутылка открыта, прилавок начисто вытерт. Ополоснув в ведре кружку, квасник брякает ее на прилавок, переворачивает бутылку и льет, льет чайно-коричневый сладкий квас, вслушиваясь в сытое, приятное бульканье.

Подносит с улыбкой:

– Пену извольте сдуть, ваше благородие, чтобы вкус не испортить!

У него уже есть постоянные прикупатели – двое или трое работяг, которые копают на углу улицы какую-то канавку: неспешно разбивают щебенку, сидя на земле, медленно копают, изгваздав деревянный тротуар глиною; чистильщик сапог, пристроившийся уж совсем близко к площади, хоть раз в день, да бросит свои «Чистим-блестим!», чтобы напиться квасу. Еще разносчики забредают со своими лотками, висящими на веревочных или кожаных ремнях на шее, или с корзинами на головах (под корзины подложен матерчатый, ватой набитый «бублик», чтобы стояла ловчее на макушке). Жители окрестных домов, конечно, тоже приходят, пьют… Забавно: у каждого жена умеет свой квас заводить, а к будке все же идут. Чужое всегда вкуснее, это точно!

Подходит иногда к будочке и Поликарп Матвеевич Матрехин. Подходит, пьет кружку, потом другую… Потом вдруг начинает мелко хихикать: