Последнее волшебство. Недобрый день. Принц и паломница

– Не тревожься, – сухо отозвался Мордред. – Он говорит только на островном наречии.

– Клянусь богами, – отозвался Гавейн, поневоле развеселившись, – если этого ты сотворил еще до отъезда, ты, выходит, обогнал нас всех!

Всадники поравнялись с королем. Гавейн кивком отослал их дожидаться в стороне, за пределами слышимости. А сам соскользнул с седла, и подоспевший слуга увел коня. Гавейн уселся на деревянный помост; Мордред, мгновение поколебавшись, опустился на другой. Мальчишка, повинуясь отцовскому жесту, принялся собирать инструменты. Он не спешил и то и дело украдкой постреливал глазами в сторону короля и свиты.

– А теперь рассказывай, – потребовал Гавейн. – Как, почему – словом, все как есть. Ходили слухи, что в живых тебя нет; иначе, дескать, давным-давно бы отыскался; да только я почему-то все равно в это не верил. Так что произошло?

– Ты еще спрашиваешь? Гахерис наверняка тебе все рассказал. Я полагал, он поехал к тебе.

– Ты разве ничего не знаешь? Впрочем, что я за дурень: откуда бы? Гахерис мертв.

– Мертв? Но как же? Неужто король его таки настиг? Но если даже так, я бы ни за что не подумал…

– Король тут ни при чем. В ту ночь Гахериса ранили, и не то чтобы серьезно, но он не принял мер, и рана воспалилась. Если бы он только приехал ко мне – да ведь не приехал же! Знал, видать, что за прием его ждет. Он отправился на север, к своей девчонке, а к тому времени, как его там разыскали, спасти его уже было нельзя. Еще один на счету Бедуира, – с горечью добавил Гавейн.

Мордред промолчал. Сам он горевал разве что о Гарете, но для Гавейна, единственного, кто остался в живых из некогда шумного и тесного оркнейского клана, потеря оказалась тяжелой. Эту самую мысль он и облек в слова. Братья поговорили немного о прошлом: общие воспоминания словно обретали новые краски на фоне знакомых пейзажей. Затем Мордред, тщательно подбирая слова, принялся прощупывать почву:

– Ты вот отозвался о Бедуире со злобой. Я все понимаю, поверь мне, но нельзя винить Бедуира за безрассудство самого Гахериса. Как, впрочем, за все, что случилось той ночью. Я не держу на него зла даже за это. – Мордред легко коснулся плеча. – Ты должен согласиться, Гавейн, – теперь, когда у тебя было достаточно времени примириться с горем! В ту ночь верховодил Агравейн, а Гахерис был с ним заодно. Они вознамерились любой ценой уничтожить Бедуира, даже если бы пришлось заодно погубить и королеву. Сколько бы их ни отговаривали…

– Согласен. А то я их не знал? Агравейн был глупцом, а Гахерис – еще и безумцем в придачу; и на руках его так и не просохла кровь от убийства куда более страшного, нежели все злодеяния той ночи. Но я не о близнецах думал. Я думал о Гарете. Он заслуживал лучшей участи, нежели пасть от руки убийцы, которому он верил, под чьим началом сражался…

– Да ради всех богов, никакое это не убийство! – взорвался Мордред, так что сын его встревоженно вскинул глаза. – Отнеси инструменты в дом, – негромко приказал отец мальчику на местном наречии. – Сегодня мы больше работать не будем. Скажи матери, что я скоро вернусь. Не бойся, все в порядке.

Мальчишка умчался. Мужчины молча глядели ему вслед, следя, как щуплая фигурка тает вдали под холмом. В лощинке у озера приютилась хижина: ее соломенная кровля терялась среди вереска. Паренек нырнул в низкий дверной проем и исчез.

Мордред снова повернулся к брату.

– Гавейн, ты не думай, я горюю о Гарете не меньше любого другого, – убежденно заговорил он. – Но поверь мне, гибель его – случайна, насколько может считаться случайностью убийство в горячке безумного побоища. И Гарет был во всеоружии. А Бедуир – нет, когда на него напали. Думаю, в первые мгновения он вообще не разбирал, кто окажется под лезвием его меча.

– Ну да, конечно! – В голосе Гавейна по-прежнему звучала горечь. – Все знают, что ты был на его стороне.

Мордред вскинул голову.

– Что такое ты знаешь? – недоверчиво переспросил он.

– Ну, даже если ты и не поддерживал Бедуира, известно по меньшей мере, что ты возражал против нападения. Что, на мой взгляд, было разумно. Даже если бы их застали вдвоем в постели – два обнаженных сплетенных тела, – король сперва покарал бы нападавших, а уж потом занялся бы Бедуиром и королевой.

– Не понимаю тебя. Впрочем, это вообще к делу не относится. О прелюбодеянии речь просто не шла, – отозвался Мордред, с трудом сдерживая ярость. Королевский упрек в устах оборванного работяги-поселянина, обращенный к роскошно разодетому сюзерену, прозвучал на редкость несообразно. – Король прислал королеве письмо, которое она сочла нужным показать Бедуиру. Полагаю, послание извещало их обоих о том, что Артур возвращается. Я это письмо видел своими глазами: там, в ее покоях. А когда мы ворвались, оба были одеты – тепло закутаны, я бы сказал, – а в передней бодрствовали ее фрейлины. Одна из них находилась в спальне вместе с Бедуиром и королевой. Не самая удобная обстановка для прелюбодеяния, верно?